Жила-была Типка…

«Нередко убивал я более двух десятков, а взлетевших перепелок с одной десятины насчитывали иногда далеко за сотню».

Так писал Сергей Тимофеевич Аксаков в середине девятнадцатого века. Книгу его, «Записки ружейного охотника», я везу Павлу Васильевичу Дудакову, жителю одной из окраинных деревенек Калужской области, доживающих свой срок. Еще десять лет назад бегал к ней из райцентра автобус, мимо молочно-товарной фермы, мимо синего вагончика-магазина, мимо деревянной старинной церкви… От фермы даже кирпичей не осталось, вагончик сгнил, и продукты теперь привозят сюда лишь раз в неделю, рухнула церковь, успела зарасти малинником и крапивой.  Автобус тоже давно отменили, колея грунтовой дороги лишь угадывается в густой траве. 

За близкий лес падает солнце, не шевелясь стоят низкорослые овсы, и после столичного шума нереальной кажется тишина, повисшая над головой. Даже останавливаюсь, прислушиваюсь. 

«Пать-падём, пать-падём»… 

Это бьет коленце одинокий перепел. Когда завечереет, голоса такие, конечно же, появятся еще, но все равно их – мало, несравненно меньше, чем те же десять лет назад, не говоря уже о временах Сергея Аксакова.

Вот и деревня на десяток домов, окраинный двор с черным крыльцом, на котором сидит сам хозяин. Он меня ждет, потому сразу ведет к столу, на котором – самовар, горячие пышки, блюдце с майским медом. Павел Васильевич рад книге, и просто счастлив оттого, что я выполнил наконец еще одну его просьбу и привез нужную нить – тонкую, мягкую, с ворсом. Из нее получается хорошая ловчая сеть.

– Как раз то, что надо, – говорит он. – От лески у перепелок порезы идут.

Порезов допустить нельзя, потому как Павел Васильевич далеко не браконьер, и даже не охотник. Кто, спросите? Непросто ответить на этот вопрос. Дело в том, что Дудаков занимается воскрешением старинных охотничьих промыслов, причем, такой старины, когда, как он говорит, дичь брали умом, а не дробью. Тогда соперничество между человеком с одной стороны и птицей со зверем с другой шло более-менее на равных. Вот когда надо было изучать и знать все повадки «братьев наших меньших», все нюансы их поведения. И знания эти просто не позволяли охотнику прошлых веков истреблять дичь – тогда он чувствовал себя органичной частью природы. Сейчас (опять-таки по мыслям Павла Васильевича, которые не бесспорны)  – бери навороченное ружье и пуляй во все, что движется. В охоте есть, конечно, законы, ограничения, но все ли с ними считаются, особенно когда в руках у тебя такие возможности?! Если даже в центре самой столицы водители крутых джипов милиции не боятся, правил не соблюдают, то уж что говорить о лесных угодьях и нечистоплотных добытчиках.

Словом, не понаслышке знает Дудаков, что такое петля, силок, только в этом году брал он фазана, трех лис, куропаток… И вся его добыча ныне гуляет на воле. Не для плиты и не для шкур он их ловит. Вот и перепелов – тоже выпускает. 

– Главное для меня – убедиться, что могу, как и дед мой, который тоже ружья не признавал, охотиться. 

– Много птицы ныне?

Дудаков только рукой отмахнулся:

– Думал, прошлый год – самый неудачный, да этот еще хуже. 

Говорим о химии, экологии, бродячих псах и кошках, которых «забывают» столичные дачники, уезжая в городские квартиры. Все вместе взятое – большая беда для природы в целом и маленькой птахи в частности.   

«Кав, кав», – слышится за спиной негромкое воркованье. 

На старом сундуке стоит покрытая черной тканью клетка; стенки ее сделаны из мелкой металлической сетки, потолок – мягкий, из марли с ватой. Павел Васильевич сдергивает ткань, и тотчас взвивается и бьется головкой о марлю перепелочка. То, что это самочка, я уже могу отличить, опять-таки благодаря Дудакову. Зоб у нее светлый, белесый, клюв голенький, в то время как у самца он темней и опушен волосками. Кроме того, у самца нельзя не заметить черного пятнышка под горлом…

– Типка? – спрашиваю я, и тут же жалею, видя, как потемнело лицо хозяина. 

– Нет, – он вновь закрыл клетку. – Это бестолковая пока птаха. А Типку мою убили. Как и кто – по дороге расскажу. Ну что, выходим?

Идти нам надо по оврагу, потом через поле, захватываемое молодым березняком: на когда-то пахотных, а ныне быстро дичающих землях деревца растут как на дрожжах. Сюда любят прилетать фазаны, и тетерева можно застать, но не ради на них вышли мы с Павлом Васильевичем на эту ночную прогулку. Потому движемся дальше, переходим узкий клин леса и оказываемся на краю поля. Было бы здорово, кабы росло тут просо, но и овсы для перепелки тоже не последнее место обитания. 

Да, мы пришли за перепелками. Вернее, за перепелами. Дело в том, что многие самочки заняты еще заботой о выводках,  им, как говорит Павел Васильевич, не до любовных приключений, а вот кавалеры без подруг с ума сходят, осторожность теряют, сексуальность их одинаково высока что в мае, что в августе…

Прямо на границе поля и луга ставим сеть: чуть над колосками, над просматривающимся насквозь бурьяном. Необычно большая этим летом луна, – астрономы утверждают, что такой большой ее лишь раз в тридцать лет увидеть можно, – пока не вышла из-за дальнего леса, на западе еще отсвечиваются золотом высокие облака, так что есть время малость поговорить.

– Так как Типка погибла, Павел Васильевич?

Дудаков сплевывает травинку, по-детски искренняя печаль слышится в его голосе. 

– Я говорил тебе, что Борисыч по весне ко мне в гости заезжал?

Фамилия этого самого Борисыча слишком известна, называть ее сейчас не стоит, но можно лишь сказать, что человек этот не только крупный предприниматель, но еще и заядлый охотник, причем, тонко знающий нюансы своего увлечения. Во всяком случае, разницу между японскими перепелами, которых поставляют в дорогие рестораны столицы, и настоящим степным перепелом он видит, а разница эта – как между мороженным американским окорочком и живой деревенской курицей. Потому и попросил Павла Васильевича взять его с собой на необычную охоту с сетью. Сам потом каждого отловленного перепела выпускал. С Павлом Васильевичем Борисыч давно знаком: именно Дудаков делал ему манки и для утиных охот, и для приманывания копытных и зверя. В столичных магазинах, конечно, кое-какие манки найти можно, но разве у них то звучание!! Вот и разыскал предприниматель старого охотника, может быть, последнего из могикан, который не навороченными стволами, а умом и знаниями дичь добывать умеет. Ну скажите, что от настоящего духа и азарта охоты остается, когда в перекрестье прибора ночного видения ловишь с расстояния в километр морду ничего не подозревающего лося и лишь на курок нажимаешь? В лучшем случае это стрельба по мишени, в худшем –убийство, а не охота…

Впрочем, мы немного отвлеклись, вернемся, так сказать, к своей теме. Итак, прошлым августом Павел Васильевич ловил с Борисычем перепелов. Выпустили всех, но на следующий день предприниматель уже с ружьем взял трех. Августовские перепела – добыча лакомая, может быть, из всей дичи самая вкусная. Перепел – он ведь не только зерном питается, как его одомашненный японский собрат, а нагуливает вес таким вольным кормом, что врачи говорят: мясо его целебно. Надо только правильно готовить его. И – не убивать задолго до того, как подать на стол: жир перегорает, малость горчить начинает. 

Издавна на Руси добывали эту птицу не бекасиной дробью-десяткой, а сеткой, сплетенной из тонкой паутинной нити. Под сетку Павел Васильевич часто ставил клетку с Типкой-Типочкой, старой уже и почти ручной перепелкой. Она свою нехитрую песню хорошо знала, и глядя на вызревающую луну, заманивала к себе ухажеров эротическим голоском: «Кав, кав, кав»… И бежали на этот призыв безрассудные самцы, кричали на ходу свое «Пать-падём», бились грудками о клетку, не замечая и не боясь лежащего рядом человека, пока тот не вставал и не хлопал в ладоши. Тогда только вспархивали перепела, проскакивали глупыми своими головками в ячейки сетки, а дальше отправлялись в клетку. 

Так было вплоть до события, которое произошло, оказывается, всего месяц назад. Приехали в деревню два охотника на крутой машине, и сами все из себя – что экипировка, что ружья, прямо как только с выставки достижений. Передали привет от Борисыча, и очень просили показать ловлю птиц с сетью. Ну а чего ж не показать? 

Пошли. Сеть поставили, под нее – клетку с Типой. Как нарочно, целых четыре перепела, – давно такого не было! – к самке прибежали. Другие-то подруги на яйцах сидят да с выводками возятся, не до любви им, а эта сама зовет их. Хотел уж было Павел Васильевич встать да в ладоши хлопнуть, но тут – бабах! Один из охотников спустил курки, не выдержал, как после сказал… Извинялся он потом, деньги Дудакову совал, и немалые, да не взял ни рубля старый охотник, сразу после выстрела поднялся и ушел прочь. 

– Борисычу я звонил, просил не присылать больше таких. Тот сказал, разберусь, вышвырну их… Не знаю, чем там дело кончилось. А Типа погибла, как и остальная четверка. Там они и остались. А что брать-то от птах, если дробью по ним с трех метров? Охота это разве, скажи?

Первые звезды нарисовались на бездонном небе, луна поднялась и вправду величественная, торжественная.

– Ну, приступим, – сказал Павел Васильевич. 

Достал дудочку-манок, приложил к губам.

«Кав, кав», – заворковала дудочка, ну точь-в-точь, как живая перепелка. Таких манков, скажу сразу, вы нигде больше не найдете. Не верите – походите по магазинам, поспрашивайте. Ведь чтоб манок на перепела сделать, надо птице не просто подражать. Надо знать ее так, как знает и ценит Павел Васильевич. 

«Кав, кав, кав»… И тут же, почти рядом – «Пать-падём». Выскочил на лунный пятачок красавец в коричневатой манишке, не идет на звук, а бежит. Мы вскакиваем – и вот он уже бьется в сетке, а потом покорно затихает в широкой ладони охотника. Тот дозволяет мне рассмотреть его, потом говорит:

– Мало их нынче. Пусть летит себе.

– Конечно, пусть!

– Вот и ладно. А мы просто проверим, сколько поймать сможем. 

Пятерых смогли, но домой возвращались с пустой клеткой и отличным настроением. И манок работает как надо, и птица, оказывается, есть еще на калужских полях. 

– Не то, что дрофа, – говорит мне Дудаков. – А знаешь, почему я именно ее сейчас вспоминаю? В калмыцких степях, где мы раньше жили, дрофу еще дудаком называют, почти по моей фамилии, и не спроста. Дело в том, что…

Павел Васильевич говорит так, что заслушаться можно. Но это уже совсем другая история.           

                                                                                Иван КОЗЛОВ