1.
Есть такой термин – историческая память. Трактуется он как набор значимых сообщений, передаваемых из поколения в поколение. По масштабности сообщения эти могут носить и вселенский характер, как сказы о древних царствах или войнах, и местный, как составление генеалогического древа и воспоминания о прародительском доме. В фильме «По семейным обстоятельствам» есть эпизод, когда мать говорит художнику: рисуй улочки древней Москвы, скоро их не станет, но горожане обязательно должны знать, где и как они жили.
Это тоже – историческая память.
Или вот другой пример. Полвека назад был на карте нашей тогда великой Родины чудной красоты уголок с удивительным названием Шаньгина Сопка. Черный пихтач, впадавшая в Иртыш речка Ульба, где таймени, бывало, утаскивали под воду рыбаков, родник, придававший силы ягодникам, грибникам, охотникам… Потом здесь построили промышленные комбинаты, сбросы из них погубили рыбу, черный пихтач вырубили, родник иссяк, в ходе перекройки границ Шаньгина Сопка вообще перестала быть частицей нашей земли, словно никогда и не было такой…
Нет, была, конечно же. И осталась в этой самой нашей исторической памяти. Осталась благодаря работам самобытного художника – Владимира Федоровича Кузьменко.
В этих краях родилась и выросла прекрасная девушка Аня, ставшая его судьбой и верной спутницей жизни, и много лет спустя он специально приехал сюда, по зову все такого же молодого сердца, чтоб на полотнах запечатлеть красоту местной природы и подарить нам её. Преподнести как сказку-быль о частице нашего прошлого.
2.
Мечтал ли Владимир с детства стать художником? Скажем так: рисовать любил. Точный ответ помогает дать время и место, где он родился и вырос: июль 1941 года, казахстанские степи. В школе не хватало тетрадок, чтоб готовить уроки – об альбомах для рисования и речи быть не могло. Приходилось использовать, так сказать, подручные средства: мел и доску, карандаш и чистые поля газет. Но даже при таких «творческих условиях» его заметили, выделили, и к дню рождения Пушкина второкласснику Кузьменко доверили написать портрет великого поэта, который потом вывесили на стене класса. В старших классах он становился призером школьных конкурсов по изобразительному искусству, во время службы занимался наглядной агитацией, потом его пригласили в редакцию войсковой газеты, где надо было и писать материалы, и думать над оформлением их подачи в номер. Да, он посещал галереи, выставки, да, рисовал что-то там, для себя, для души, как сам признавался, на школярском уровне.
Когда случилась Чернобыльская трагедия, подполковник В. Кузьменко служил в Киеве, был заместителем редактора газеты внутренних войск. Чтоб поддержать в беде жителей республики, сюда приезжали известные всей стране люди, и в числе их с большой выставкой картин – заслуженный художник России Н. Г. Петров. Владимир Федорович, естественно, посетил эту выставку, познакомился с прославленным художником. Знакомство довольно быстро скоро переросло в дружбу. Кузьменко брал у него первые уроки мастерства, и ученик оказался настолько талантливым, что спустя какое-то время Петров, даря ему свой альбом, написал на нём: «Уважаемому художнику Владимиру Фёдоровичу…» И посоветовал развивать свой дар. «За сюжетом и цветом должна обязательно видеться душа автора, и это у вас есть. Советую живописью заняться серьезно».
Владимир Федорович принял этот совет.
3.
Он не склонен к ярким жестам и громким словам. Он, как многие творческие люди, провидец. Выйдя на пенсию, Владимир Федорович приобрел домик в селе на краю Калужской области – подальше от суеты, от городов, на берегу пруда с карасями, с соловьиным садом, с видом из окна на старинную уже давно не действующую церковь с погостом. День его отныне был поделен на крестьянскую составляющую – грядки, заготовка дров, сбор грибов, – и работу с мольбертом. Однажды с раннего вечера допоздна писал ту самую церковь, застывшую средь огромных дубов на взгорье. Как всегда, внимание уделял деталям, – без них картина может оказаться мертва. Утром отдохнувшим глазом взглянул на холст и… И поразился увиденному. Корявые ветви деревьев тянулись к церкви как лапы неведомых хищников, а годами выбитая прихожанами и посетителями кладбища тропа как бы сама по себе вдруг свернула в сторону и затерялась, не доходя до храма. Это не было игрой его воображения: друзья, которым он показал картину, обратили внимание на то же самое. И Кузьменко им сказал, что храм ожидает беда, а раз беда с храмом, то ничего хорошего не приходится ждать и окрест него.
Это к слову о провидении художника. Через недолгое время после написания этой картины рухнул купол церкви, потом развалились и стены. Село захлестнули несчастья – пожары, череда странных гибелей людей, превращение в грязное болото красавца-пруда… Еще в начале девяностых деревенское стадо насчитывало два десятка коров и столько же овец, а ныне что там о коровах говорить – на все Горохово не осталось ни гуся, ни утки. Заросшие березняком и бурьяном земли, – некому да и незачем стало косить травы, – подошли вплотную к дворам.
И вновь вернемся к исторической памяти. Знаете, каким оно было, Горохово? Веселые домики с рябинами под окнами, стожки сена, пруд с вымосткой, лошадь на выгоне, ухоженное засеянное поле… Таким осталось село на картинах Владимира Кузьменко и, следовательно, останется в нашей памяти. Кстати, посмотрите внимательно его натюрморты. Большинство из этих работ сделаны тоже там. Люпин, пижма, ромашки, – они, кажется, даже на холсте таят в себе запах этого края. А вот яблоки. Их вырастил в своем саду сам Владимир Федорович, и на яблочный спас собирал к себе соседей и приглашал друзей издалека. Прежде чем садиться за стол, все спешили осмотреть его сельскую картинную галерею, где видное место занимали иконы, написанные и отреставрированные им.
4.
Иконопись – не просто особый вид живописи. Если, так сказать, светские картины несут какой-то информационный заряд, эмоциональный всплеск, если при создании их приветствуется фантазия и эксперимент автора, то для иконописи применимы особый художественный язык, техника и методы творчества. Здесь не допустимы варианты изменения даже какой-то детали, даже цвета, и служит иконопись возвышению нравственности и духовности человека.
Словом, жанр этот крайне сложен, и чтоб овладеть им, мало одного желания. В. Кузьменко закончил курсы иконописи, близко познакомился и брал уроки у преподавателей факультета темперной живописи Академии И. Глазунова, у известнейшего в мире реставратора фресок и икон профессора В. Филатова… И сейчас он пишет и реставрирует иконы для московских храмов, а Храму Живоначальной Троицы в Коньково преподнес в дар картину «Вид на Троице-Сергиеву Лавру».
Вообще категории нравственности и духовности, считает В. Кузьменко, были и должны стать определяющими в русском изобразительном искусстве. При всем жанровом разнообразии художник должен думать прежде всего о том, чем отзовутся в сердце человека его работы. Это как вообще в искусстве – «чем наше слово отзовется». У В. Кузьменко оно негромкое, спокойное, сродни стихам его любимого поэта Николая Рубцова:
«Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил.
Тихая моя Родина,
Я ничего не забыл».