Случай с питоном

В эту таиландскую деревушку на реке Квай мы приехали на выбор натуры. Искали дикие джунгли, тропами которых пробирались к американской базе наши спецназовцы. Фильм, работа над которым шла тогда, должен был рассказывать о событиях начала семидесятых годов прошлого столетия, в разгар американо-вьетнамской войны, когда наши «бойцы невидимого фронта» выполняли весьма сложное и опасное задание. Впрочем, по объективным и весьма уважительным причинам, о которых сейчас нет толку говорить, к съемкам фильма мы так и не приступили (хочется верить, что они еще впереди), и упоминаю я о них лишь затем, чтоб вам было понятно, почему мы оказались в этой восточной стране, где летают огромные, как наши скворцы, бабочки-морионы, ходят слоны, а в сельских дворах бегают мангусты, ранее знакомые мне лишь по сказкам Киплинга.

Съемочная группа разбила лагерь недалеко от деревни. Местные жители работе нашей не мешали, не проявляли никакого любопытства. На просьбы, впрочем, откликались тут же, если нужны были для съемок повозка или утварь. Разрешали также кататься на домашних слонах. 

Наш переводчик, Руслан из Минска, проживший в этих краях уже пять лет, говорил о местных жителях так: люди здесь живут бедные, но гордые. Очень блюдут традиции. К примеру, нельзя отказываться, если вас пригласят в гости, посадят к столу, предложат откушать какое-то пусть даже вам незнакомое блюдо. Отказ же расценят как крайнее неуважение к себе, со всеми вытекающими отсюда последствиями. 

Что это могли быть за последствия, мы не спрашивали, потому как здраво и чисто по-русски рассуждали: чего ж отказываться, если пригласят?! 

Был среди нашего киношного братства и человек, от искусства далекий, равнодушный к съемкам, но необходимый и очень даже уважаемый, поскольку ведал финансовыми вопросами. Звали его Иваныч. Весил наш кассир далеко за центнер, но в еде был до безобразия привередлив и, мало того, свое отношение к ней навязывал нам. Мясо кушать можно лишь отварное, морепродукты выбирать лишь такие-то, фрукты употреблять с осторожностью, и обязательно считать количество калорий. «Никакой экзотики в питании, товарищи! Желудок европейца отличен от желудка аборигена, и застольные эксперименты могут для нас весьма трагично! – Он поднимал палец вверх. – Вплоть до летального исхода! Лично я бы умер, если бы меня заставили съесть какого-нибудь кузнечика!»

Вот именно так, ни слова не меняя, каждый раз Иваныч инструктировал нас перед тем, как идти на обед в ресторан. Да если б только перед этим! Он вообще нас достал! Кажется, и открывал рот только для того, чтоб говорить о калориях, жирах, кишечных палочках и скорой кончине того, кто не будет внимать его предупреждениям. Доставалось даже переводчику. Руслан, как выяснил финансист, не знал, в каком блюде что и в каких пропорциях содержится, из чего производят местный сахар, откуда поставляются моллюски…

Иваныча мало кто слушал, хоть кузнечиков никто из нас и не кушал: шведский стол в местном ресторанчике был вполне европейским, если не считать острых подлив и соусов, от которых жгло гортань. 

После завтрака мы садились в автобус и долго ехали от гостиницы, где базировались, до этой самой деревни, где работали. Каждый был загружен, что называется, выше крыши, и только Иваныч проводил время в праздности. При помощи деревенских мальчишек он садился на огромного старого слона и объезжал по одному и тому же маршруту окрестности. 

В одну из таких поездок и случилось чэпэ. 

Декабрь – он, оказывается, и здесь декабрь, зима жесткая, немилосердная, когда температура иногда до двадцати пяти опускается. С плюсом, конечно. В такую холодрыгу местные гады если не впадают в спячку, то становятся сонными, неповоротливыми, ищут места потеплее. Такое вот место облюбовал в куче хвороста узорчатый питон. Змейка – так себе, метра три в длину, но толстая – пальцами двух рук не обхватить. Днем, когда солнце припекло до тридцати, она вылезла погреться. И надо ж такому случиться, именно в это время проезжал  тут на боевом слоне наш Иваныч. Увидел питона, заорал. Мальчишка, сопровождавший его, соскочил на землю, помчался в деревню. Через считанные минуты отряд сельчан подбежал к хворосту, в руках одного из них сверкнул нож…

Без лишнего шума и суеты участь змеючки была решена. Ее потащили по единственной улице, в конце которой уже собрались люди и там, как по мановению волшебной палочки, запылал костер.

На какое-то время мы забыли про работу, а когда успокоились уже решили было возобновить ее, подошел Руслан и сказал:

– Ну вот, деликатес готовят. Не знаю, как других, но вас, Иваныч, должны угостить обязательно. Вы питона обнаружили. 

Наш финансист, кровь с молоком, щеки розовые, как у рекламного младенца, посерел лицом и стал едва различим на фоне слона: 

– Руслан, – сказал он, – а нельзя как-то… Без угощений?

– Нельзя, – сурово ответил переводчик и знаток местных традиций. – Иначе вы тут работать не сможете. Ваш отказ от угощения будет ими расцениваться даже не как обида, а как оскорбление. 

Мы невольно посмотрели в глубину улицы. У костра возились люди с огромными сковородками. Старик в красном свитере, старейшина деревни, что-то укладывал в высокую плетеную корзину. Двое юношей подняли ее за ручки, понесли в нашу сторону. Шествие возглавил старик с тем самым мальчишкой, который катал на слоне Иваныча. 

Как по команде, мы на него и перевели взгляды. 

– Может, кто-то… вместо меня? – прошелестел он, с надеждой заглядывая нам в глаза. 

Но погонщик слона уже что-то говорил старейшине и показывал пальцем на финансиста. 

Юноши подошли и поставили у ног Иваныча корзину, накрытую плетеной крышкой. 

Иваныч из серого стал зеленым. Он застыл, обреченно опустив руки и подняв к вечно синему тут небу глаза. Так, наверное, смертники стоят перед расстрелом. 

Старик начал свою приветственную речь. Говорил долго, минут  пять, а затем эффектным движением сорвал с корзины крышку. 

Финансист всем своим центнером врезался в землю. Хорошо, что Элла Ильинична, костюмер, когда-то заканчивала медучилище, всегда таскала с собой аптечку и сумела привести в чувство нашего банкира. Но в это самое время старейшина опять сунул ему под нос корзину и Иваныч ушел уже в более глубокий обморок. 

Старый таец смотрел на лежащего перед ним человека удивленно и одновременно уважительно. Потом что-то начал говорить Руслану, чуть поклонился нам и ушел вместе с мальчиками. Элла Ильинична билась за жизнь нашего гобсека, а Руслан, выдержав паузу, подождав, пока местные отойдут, стал хохотать до слез, до икоты. Мы поначалу думали, это вызвано тем, что в корзине, как оказалось, лежал вовсе не жареный питон, а бананы, манго, местные тонкокорые апельсины, еще какие-то диковинные плоды. Но когда Иваныч и переводчик пришли в себя, последний пояснил. Староста деревни, оказывается, сказал ему вот что: «Я впервые встречаю русских и вижу, какие они уважительные люди. Кто-то в ответ на наши угощения кланяется, кто-то пробует платить деньги, кто-то готовит ответные дары… А этот русский сделал вид, что умирает от счастья, и так натурально! Мы сегодня добычу, найденную им, выдержим в горячем маринаде, а завтра приготовим ее, и пусть он придел обязательно к нашему костру»…

На фоне нашего хохота слышался жалобный стон финансиста.

Надо ли говорить, что до конца экспедиции он просидел в гостиничном номере и даже слышать не хотел о том, чтоб сопровождать нас в работе и кататься на слоне?! 

Что же касается питона – у нас нашлись добровольцы, отведавшие его, и остались вполне довольны угощением.