Шашка генерала Келлера

         1.

Немец походил на цыплёнка: желтолицый, с выпуклыми круглыми глазками, пухленький и невысокий. Впрочем, по сравнению с ним, генералом Келлером, все окружающие были коротышками. Недаром Николай II, когда лично вручал ему шашку, боевое георгиевское наградное оружие, сказал: «Пришлось, Фёдор Артурович, ковать её по спецзаказу, иначе она смотрелась бы на вас как кортик». Награду эту Келлер получил будучи командиром третьего конного корпуса, когда в результате рейда своих кавалеристов выбил австро-венгров из окутанных тройным рядом проволоки окопов и прорвался во вражеский тыл. Вскоре после этого в ходе Высочайшего смотра его корпуса Верховным главнокомандующим, то есть, самим императором, и получил он из рук Николая II эту шашку. Окрылённый наградой, отличился в  Галицийской битве, и сам Брусилов, не слишком щедрый на похвалы, отметил действия корпуса Келлера под Хатинами. 

Но это — было. А ныне — декабрь восемнадцатого, и германский  майор, зашедший в его келию в сопровождении полковника Кукфера, одного из офицеров, которые остались с Келлером в захваченном петлюровцами Киеве под ненадёжной защитой стен Михайловского Златоверхого монастыря, выглядит сейчас победителем, самоуверенным и нагловатым. 

«Цыплёнок» говорит по-немецки, и хоть Фёдор Артурович прекрасно знает язык своих предков, но терпеливо ждёт слов переводчика. 

— Наше командование приняло решение спасти вас, господин генерал, от разнузданных вояк Петлюры. Я готов доставить вас прямо сейчас в нашу комендатуру, где вы будете под надёжной защитой… 

— За что конкретно я удостоен такой чести? – спросил генерал. 

— Вы лютеранин, вы сын Германии…

— Я русский. 

— Но мы хорошо знаем вашу родословную…

— Вы, господин майор, наверное, не видели меня в деле…

— Видел, – сказал тот. — Я со своей частью воевал под Кимполунгом…

Кимполунг. Город в Буковине. Летом шестнадцатого года, находясь в авангарде русской армии, корпус Келлера настиг здесь отходящие германские войска, расстроил их ряды и нанёс такой удар, после которого солдаты противника тысячами стали сдаваться в плен.

— Если вы были там, то должны понять, насколько я русский.

Майор кивнул:

— Мы понимаем это. Вы были достойнейшим врагом. Но сейчас не время вести споры на такие темы. Речь идёт о вашей жизни, господин генерал. Вы ещё нужны и Германии, и России, ведь никто не знает, как повернётся жизнь и какие отношения между нашими странами будут завтра. Петлюра же — день сегодняшний, и он не оставит вас в живых. Мы уедем отсюда сейчас же на моей машине, с охраной, но даже это небезопасно. Потому прошу снять форму, все ордена, оставить здесь свою шашку, и надеть вот это, — он протянул ему немецкую шинель. 

Келлер взглянул на штабс-ротмистра Иванова, одного из двух своих адъютантов, которые неотлучно находились в эти дни рядом с ним:

— Что скажете, Николай Николаевич? 

Тот неуверенно ответил:

— Если это единственный шанс… Надо им воспользоваться, господин генерал. Иного выхода просто нет. 

Келлер не дотронулся до протянутой ему немецкой шинели, перевёл взгляд на  полковника Пантелеева. 

— Твоё мнение, Андрей?

Пантелеев, кавалергард, меченый осколком под Каушенами в ходе Восточно-прусской операции, племянник председателя Госдумы Родзянко, знал своего шефа лучше, чем кто бы то ни был:

— Вы уже приняли решение, Фёдор Артурович, что ж тут мои слова. Ни с орденами, ни с шашкой, ни со своей шинелью вы не расстанетесь. И никогда не наденете германскую.

Немец понял, о чём идет речь. 

— Но это вопрос жизни и смерти.

— Это вопрос чести, – сказал Пантелеев. — Генерал Келлер не любит высоких слов, но поступает всегда согласно им. 

Майор помялся, не зная, что делать дальше, наконец, выдавил:

— Я хотел бы услышать ответ на наше предложение от самого господина генерала. Мне ведь придётся докладывать… Не с чужих слов, понимаете?

— Здесь нет чужих, — ответил Фёдор Артурович. — А за пределами Михайловского монастыря у меня нет своих. Прощайте, господин майор.

Немец мелко кивнул и ушёл. В раскрывшейся двери келии генерал увидел своего денщика, позвал его и, когда тот вошёл, протянул ему богато украшенную шашку:

— Иван, это всё, что у меня есть. Я не хотел бы, чтоб она досталась врагам, понимаешь? Увези её, спрячь, попробуй сохранить до тех пор, пока… Пока…

Келлер никак не находил нужного слова, но денщик понял его:

— Будет исполнено,  ваше превосходительство. Лишь бы большой беды не было. 

— Езжай. 

Телега, гружёная для отвода чужих глаз хламом, выехала из подворья монастыря.

Генерал уже не видел, что за первым же поворотом к ней бросились разношерстно одетые вооружённые люди. Петлюровцы не брезговали копаться и в хламе…

Келлер же вышел к офицерам, проводящим время в монастырской чайной. Не за накрытыми столами — здесь они квартировали кто на лавках, кто просто на полу. Речь перед ними произнёс короткую, но предельно ясную. Нет сомнений, что петлюровцы нагрянут сюда. Проливать кровь в храме — этого нельзя допустить. Потому, господа, выходите в город, берегите себя, авось, России мы ещё понадобимся.

Никогда такого не было, чтоб генерала ослушались. И через час в Михайловском златоглавом монастыре из военных осталось трое: Келлер и два его верных адъютанта. Так прошла ночь. Ранним еще темным утром 21 декабря 1918 года в узком и гулком коридоре послышался топот ног и стих у двери кельи.

— Это за нами, — спокойно сказал Фёдор Артурович.

      2.

За генералом Келлером сохранилось устойчивое определение — первая шашка России. Сложно сказать, кто назвал его так впервые, но иногда кажется, здесь допущена маленькая ошибка. Классным и отчаяннейшим рубакой был его двоюродный брат — тоже Фёдор, но Эдуардович, сын известного сенатора. 

Он учился в Пажеском корпусе, в неполных восемнадцать стал корнетом Кавалергардского полка, окончил Николаевскую академию генштаба и тут же вступил добровольцем в ряды сербской армии. Воевал против Османа-паши. И хоть был на высокой должности начальника левого крыла корпуса, но привычным его местом в боях стали первые ряды в атаке, за что он получил сербскую серебряную медаль «За храбрость». Так же действовал Фёдор Эдуардович и став начальником штаба русской добровольческой дивизии. Когда начальник дивизии полковник Меженинов в приказном порядке стал ограничивать его лихость, Келлер отказался от должности штабиста и почти тотчас убыл на русско-турецкую войну. За год с небольшим (1877-1878 гг.) за боевые отличия был награждён орденами святого Владимира 4-й степени с мечами, святого Станислава 2-й степени с мечами и золотой саблей с надписью «За храбрость». Назначенный исполняющим дела начальника штаба Иметлийского отряда, вместо раненого подполковника Куропаткина (того самого, кто станет потом военным министром и под чьим руководством Россия проиграет войну с Японией), Келлер провёл через Иметлийский перевал отряд генерал-лейтенанта Скобелева и получил орден Святого Георгия 4-й степени.

Фёдора Эдуардовича ценили и… жалели, стараясь уберегать от прямых столкновений с врагами, от передовой. Уже в чине генерал-майора Келлера назначают заведующим мобилизационной частью главного управления казачьих войск, затем он становится директором Пажеского корпуса, Екатеринославским губернатором, но в 1904 году, как только начались военные действия России  с Японией, умчался в Маньчжурию, и никто не смог его остановить. Здесь ему доверили командовать Восточным отрядом, а адъютантом к Келлеру назначен — внимание! — П. Скоропадский, о котором ещё будет речь впереди.

Фёдор Эдуардович остался верен себе. На Янзелинском перевале японцы вели такой плотный огонь, что одна из батарей оказалась отрезанной от основных сил. Пробиться к ней он решил сам — верхом на коне, дав при этом приказ засечь точки, откуда будет его обстреливать неприятель. Шрапнель скосила храбреца… 

Так вот он, Фёдор Эдуардович, был, что называется, божественным рубакой, мастерски владел клинком и штыком. 

Фёдор Артурович от врага тоже не прятался. Военную службу он начал рядовым, в русско-турецкую войну получил солдатские Георгии 3-й и 4-й степени, которыми крайне гордился и дорожил. Огромного роста, в своей мохнатой волчьей папахе, он тоже зачастую был в первых рядах своих конников, но всё же славу генералу от кавалерии Келлеру принесло его умение руководить боем, стратегически мыслить. Так, в Первую мировую, командуя десятой кавалерийской дивизией на Юго-Западном фронте, он разбил считавшуюся лучшей в мире 4-ю дивизию австро-венгров. Это было последним крупным кавалерийским сражением в мировой военной истории.

У Келлера не было проигранных сражений. По-разному складывались дела на фронтах Первой мировой, но, как писала императрица Александра Фёдоровна, «граф Келлер делает что-то невероятное. Со своею дивизиею он… несмотря на то, что Государь просит его быть поосторожнее, отвечает Ему: «Иду вперёд». Имя генерала было настолько популярным, что, как писали в петербургских и московских газетах, дети даже обеспеченных семей играли в Келлера и убегали на войну сражаться с врагами под началом Фёдора Артуровича, в лучший конный корпус России.

После провала июньского наступления семнадцатого года и ряда других локальных неудач русской армии вовсю пошли разговоры: мы терпим поражения потому, что войска покинул Келлер…

Задним числом трудно утверждать, мог ли в это время генерал повлиять на положение дел на фронте. Тем более, последние месяцы его службы были крайне тяжёлыми для корпуса. Если на 1 января 1916 года в соединении насчитывалось двенадцать с половиной тысяч шашек, то к январю 17-го их оставалось всего три тысячи – такой ценой давались победы. Корпус был отведен с Румынского фронта, чтоб передохнуть, подлатать материальную часть и пополнить свои ряды. Но на фронт он уже не вернулся. 2 марта 1917 года был оглашён манифест Николая II об отречении от престола. Келлер отбил императору телеграмму: «Прикажи, мы придём и защитим тебя!» Такого приказа не последовало. Вместо этого пришла депеша от Временного правительства с требованием присягнуть новой власти. Лишь два военачальника русской армии отказались это сделать: командир конного корпуса Хан Нахичеванский и он, граф Келлер. Командование тотчас прислало к нему командира дивизии генерал-лейтенанта К. Маннергейма (будущего президента Финляндии), но их диалог ни к чему не привел. Фёдор Артурович только и сказал, что не собирается менять ни присягу, ни убеждений. И попрощавшись с подчинёнными, отбыл в Харьков, где проживала его семья.  

     3.

Об убеждениях. 

Порой мы склонны давать радикальные оценки людям и целым историческим периодам. Друг-враг, левый-правый, красный-белый…

Кем был Келлер?

«Истинно русским, кристально чистым человеком, до мозга костей проникнутым чувством долга и любви к Родине» — так писал о нём в своих записках дворцовый комендант (1913 – 1917 годы) Владимир Николаевич Воейков. И это, пожалуй, самое точное и верное определение.

Симпатизировал ли он белым или красным? И как относились к нему враждующие между собой стороны?

Представьте себе Харьков осени семнадцатого года.  В городе вооружённое восстание, председателем Исполкома Харьковского Совета и губернского ВРК становится видный деятель партии большевиков, жёсткий в общем-то человек Фёдор Андреевич Сергеев, более известный как «товарищ Артём». И вот к нему в кабинет заходят чекисты, докладывают: некто Келлер Фёдор Артурович ходит в генеральской форме по городу, со всеми царскими наградами, смущает народ. Мало того, в его квартире висят портреты императора. Что будем делать?

«Будем отдавать ему честь, — отвечает товарищ Артём. — И следить за тем, чтоб этого человека никто не обидел». 

А вот свидетельство с другой, так сказать, стороны. Полковник Б. Штейфон служил в Генштабе царской армии, в Харькове стал одним из руководителей движения антибольшевистского сопротивления, занимался вербовкой и отправкой бывших офицеров в Добровольческую армию. Естественно, он вышел на Келлера, предложил ему прекрасные условия сотрудничества, но генерал оказался единственным человеком, который ему отказал, поскольку не разделял идей «добровольчества»: они не предусматривали возвращения монархии.

Ещё один факт из этой серии. Уже восемнадцатый год, в городе — немцы, Келлер почти не выходит из дому, — не потому, что их боится, а потому, что терпеть не может вида врага, с которым он вчера сходился в смертельных схватках и который сегодня ходит по российским улицам победителем. Фёдора Артуровича предупреждают: германцы плохо относятся к бывшим русским офицерам, и если узнают вас, то… Всякое, в общем, может быть. В один из летних дней в Харькове решают провести панихиду по убиенному царю. Она проходила на Соборной площади, немцы разрешили её, но стянули сюда немало своих сил. Генерал Келлер прибыл на панихиду в полной форме и при орденах, большая часть которых вручалась ему за победы над германскими вояками. И здесь его никто не тронул.  

По убеждениям он был и оставался до конца монархистом. Монархию рассматривал как единственный инструмент, способный навести порядок в империи, сделать ее мощной и единой. Пусть это движение будет белым, красным, чёрным — лишь бы вело к нужной цели: поставило во главу государства царя, радеющего за процветание Отечества. Узнав, что в Киеве идет формирование Южной армии как раз-таки под монархическими лозунгами, он едет туда. Фёдору Артуровичу предлагают стать во главе этой армии, он вникает в положение дел и… отказывается. Южная армия создаётся при помощи германских военных, и разве сможет она в таком случае представлять интересы России? И вообще — негоже русским воевать против русских.

Здесь же, в Киеве, он знакомится с ещё одним проектом — созданием Северной монархической армии. Во главе этой армии тоже хотели видеть лишь графа Келлера, и Фёдор Артурович дал предварительное согласие на это, направив в Псков, где эта армия как раз создавалась, воззвание, определяющее цель, которую он будет преследовать: «…За неделимую нашу родину Россию». Но Псков от Киева далеко, надо ехать и изучать детали. Опять-таки, трудно сейчас говорить, знал ли генерал о том, что Северная армия тоже сколачивается за счёт одновременно Германии и Антанты, и что «сколачивателям» этим неделимая и сильная Россия не нужна. Скорее всего, он бы по прибытии в Псков стал интересоваться, почему генерал-майор Б. Малявин, которого немного знал по Румынскому фронту, и генерал-майор А. Вандам, военный теоретик, автор ряда статей по геополитике и геостратегии, однако проявивший себя и на фронте как командир полка, а потом как офицер Генерального штаба — почему они в принципе лишь на считанные недели принимали под командование эту армию, а потом отказывались от должности?  Как знать, не поступил бы так и Фёдор Артурович…

Но в Псков он не поехал.

С генералом захотел встретиться П. Скоропадский, гетман всея Украины, и, соответственно, командующий её вооруженными силами.

О гетмане и о том, как появились вооруженные силы Украины, стоит сказать особо.

     4.

Мы уже упоминали, что короткое время в ходе войны с Японией Павел Петрович Скоропадский был адъютантом у Фёдора Эдуардовича Келлера.

Вообще-то он считался неплохим офицером русской армии. В тринадцать лет поступил в Пажеский корпус и с тех пор многие годы не снимал погон, успешно продвигался по карьерной лестнице. К февралю семнадцатого года – шесть орденов, звание генерал-лейтенанта, должность командира корпуса. 

Летом этого же года Верховным главнокомандующим армии становится Л.Г. Корнилов. Он предлагает ряд мер по её укреплению, и одной из таких мер является создание национальных воинских формирований. Это по его предложению Скоропадский проводит «украинизацию»  своего корпуса. С других частей фронта солдат и офицеров-украинцев, так сказать, в обмен на русских, переводили в корпус, который получил название Первый Украинский, и командовать им стал сам Скоропадский. 

Потом была Октябрьская революция, Брестский мир… Много чего было. В политические аспекты вникать не будем, скажем лишь, что под протекторатом Германии была создана Украинская держава, и главой этого государственного образования стал Скоропадский, официальный титул которого с весны 1918 года звучал так: «Его Светлость Ясновельможный Пан Гетман Всея Украины». Что представляли собой вооруженные силы державы? Те самые украинизированные в 1917 году пехотные и кавалерийские полки общей численностью около 60 тысяч человек, где почти все командные должности занимали русские офицеры. Кстати, сам Скоропадский, хоть открывал украинские школы, вводил уроки украинской истории и географии, создал Национальную галерею искусств, на мове не говорил и на поддержку среди местного населения почти не рассчитывал. На Украине развернулось антигетмановское восстание под руководством Симона Петлюры, и до поры до времени гетман находил защиту в основном за германским частоколом штыков.

Однако в ноябре Германия начала вывод подразделений с территорий, оккупированных по Брестскому миру, петлюровцы тут же подошли к Киеву, и Скоропадский сразу поменял окрас. Он опубликовал Манифест, в котором заявил, что будет отныне отстаивать «давнее могущество и силы Всероссийской державы», и содействовать строительству Всероссийской федерации как первого шага к воссозданию великой России. Документ этот, конечно же, оттолкнул от гетмана украинских федералистов, но Скоропадский понимал, что они ненадежная для него опора, что молиться сейчас надо на русское офицерство, заполонившее Киев.

С текстом этого Манифеста он и пошел на встречу с Фёдором Артуровичем Келлером. Кстати вспомнил о войне с японцами и двоюродном брате, о том, что тоже, как и Келлер, состоял в Свите российского императора, что был восхищен действиями Фёдора Артуровича при усмирении польского мятежа… 

Это случилось в 1905 году. Польша, тогда окраина Российской империи, взбунтовалась, здесь было введено военное положение, усмирял бунтовщиков и Келлер. Революционеры организовали на него покушение, бросили бомбу, Фёдор Артурович остался жив лишь потому, что поймал ее на лету и отшвырнул. Его всё же осыпало осколками, он всю жизнь ходил прихрамывая…

К Скоропадскому Келлер относился с пренебрежением: ведь тот то становился самостийником, то шёл в услужение к немцам, то соглашался с Радой, то разгонял её. Но то ли общие воспоминания о прошлом, то ли  сладкая лесть подействовали на Келлера, то ли повторяющаяся рефреном фраза «мы же с вами русские генералы, мы должны быть плечом к плечу», но Фёдор Артурович согласился на предложение гетмана возглавить командование вооруженными силами Украины, чтоб дать отпор петлюровцам. Ведь это же — для России…

Чтоб создать боеспособные подразделения — провести мобилизационную работу, одеть, обуть, вооружить и накормить людей, генерал запросил подчинения ему всех гражданских властей, то есть, фактически превратился во властителя державы. Добровольческие офицерские дружины и регулярные части под его командованием заставили Петлюру остановиться, фронт стабилизировался, и теперь надо было развивать успех. Но на этом этапе Келлера испугался уже не столько Петлюра, сколько Скоропадский — от него уходили власть и популярность. Решив, что теперь, после того, что уже успел сделать Келлер для укрепления армии, он и сам управится, гетман под надуманным предлогом уволил Фёдора Артуровича. И опять заговорил о самостийности. Много позже, будучи в эмиграции, он напишет: «Его правые убеждения, ненавистничество ко всему украинскому меня пугали».  

Сохранились и строки в прощальном приказе о своей отставке Келлера: «Могу приложить свои силы и положить свою голову только для создания Великой, нераздельной, единой России, а не за отделение от России федеративного государства».

Дальше всё пошло так, как и надо было ожидать. После ухода любимого и авторитетного командующего вооруженные силы Украины развалились, петлюровцы открыли дороги на Киев, Скоропадский бежал к уходящим на свою родину немцам и бросил город и республику на произвол судьбы. 

Келлер ушел в Михайловский Златоверхий монастырь.

   5. 

Не могу найти точную цитату, но наш физик Лев Давидович Ландау говорил примерно следующее: вести дискуссию без фактов и доказательств в руках — удел болтуна, но не учёного.

Читаю о Фёдоре Артуровиче Келлере: «Видный деятель Белого движения… Организатор вооруженной борьбы с большевизмом… Один из ярчайших лидеров сопротивления «красному» режиму»… Это пишут не свидетели и участники   тех событий, не люди, знавшие генерала, а нынешние авторы, называющие себя историками и журналистами. Наверное, немного обидно для них звучит эта фраза, — «называющие себя», но… Но с одним из них, как, думалось мне, со специалистом я перекинулся парой фраз насчет смерти Фёдора Артуровича. По этому поводу есть разные версии, хотелось бы услышать его мнение. И он «открыл мне глаза». Оказывается, среди петлюровцев были представители левого крыла, почти большевики, вот они-то и убили Келлера, и смерть «Белого генерала Скобелева» тоже на их совести… Я до того растерялся, что собеседник принял моё недоумённое молчание за нечто другое:

— Понимаю, имена многих истинных героев России, особенно героев Белого движения, в забвении, и наше дело — поднимать их на щит…

О чём можно было после этого говорить с таким «историком»? О том, что Михаила Дмитриевича называли Белым генералом не за его политическую принадлежность, а за то, что он водил своих бойцов в атаку в белом кителе и сидя на белом скакуне? О том, что Скобелев умер далеко от Киева и петлюровцев — в Москве? И что случилось это за три с половиной десятилетия до революции?

Но вернемся к генералу Келлеру. 

Вот несколько строк из воспоминаний генерала А.И. Деникина, прекрасно знавшего Фёдора Артуровича:

«Граф Келлер… «князь Репнин 20 века», после судебной волокиты ушёл на покой, и до самой смерти своей не одел машкеры»…

Наверное, что-то здесь нужно пояснить. К примеру, сравнение с князем Репниным. Аникита Иванович был преданнейшим сторонником Петра I, голову готов был за него положить, ни в каких дворцовых интригах не участвовал, ничем себя не запятнал — дух благородства и рыцарства присутствовал в нём. 

Судебная волокита — она была вызвана отказом присягать Временному правительству и дальнейшими действиями этого правительства по увольнению генерала. 

Дальше все понятно — до самой смерти Келлер никаких активных позиций не занимал. Эпизод с петлюровцами — всего лишь эпизод, и совсем уж глупо расценивать его как доказательство приверженности генерала к Белому движению — к нему, как сказано выше, он имел возможность присоединиться много раз. Не присоединился. Этак можно дофантазироваться и до того, что коль дрался он с петлюровцами, то был не чужд и красной идее.

А Фёдор Артурович Келлер был просто за царя. За царя — как воплощение Отечества, России. В Киеве, в ходе подготовки к отпору врага, его офицеры развешивали триколоры на центральных улицах… 

    6. 

Зашедшие в келью бойцы Петлюры объявили ему, что получили приказ перевести генерала в Лукьяновскую тюрьму. Почему-то это надо было делать ночью. Впрочем, нетрудно было догадаться, почему.

Генерала Ф.А. Келлера, его адъютантов, полковника А. Пантелеева и штабс-ротмистра Н. Иванова, расстреляли у памятника Хмельницкому, прямо рядом с надписью «Богдану Хмельницкому Единая Неделимая Россия».

А на следующий день  был организован торжественный въезд в город Симона Петлюры. Низенький плюгавый человечек ехал на коне и держал в руках огромную шашку, украшенную драгоценными камнями. По размерам они никак не соответствовали друг другу. 

Впрочем, трудно вообще найти того, кто бы ей, шашке Келлера, соответствовал.