Ружье, которое должно стрелять…

Он вкусно пишет, у него прекрасный словарный запас, и запасом этим  пользуется бережно, расчетливо. Посмотрите хотя бы на то, как он рассказывает о себе. Никакого самолюбования, легкая ирония, огромный объем информации в двадцати строчках. Другие перечисляли бы свои звания, дипломы, публикации, а здесь – здесь совсем иное.  Видел, ездил, был, служил, встречался…

Это я о новом авторе СзС  журналисте Артуре РАСЬКО. Специально подчеркиваю его профессию,  поскольку и сам Артур в письме ко мне называет себя газетчиком, мечтающим сесть за прозу. Это ведь почти одно и то же, да? Совершенно схожие  составляющие: перо, бумага, легкость слога, логика повествования…

Разница в одном, причем, это довольно существенная разница. Напомню изречение Чехова: если в первом акте пьесы на стене висит ружье, то в последнем акте оно должно выстрелить.

Это в литературе.

В журналистике такое, как ныне говорят,  не проканает.  Там высшая ценность – факт. Там выдумка убивает то, во что свято верит читатель газеты и журнала:  каждое слово – святая правда. Да, ружье на стене висело. Но не выстрелило.  Вот так все было, и не иначе!

Здесь я прервусь. Хочу, чтоб вы познакомились с двумя очерками Артура Расько, а потом начнем  говорить о журналистике и литературе дальше. 

Итак…

Любовница полевого командира

1994 год, июль

Военные и гражданские журналисты посетили российский погранотряд в городе Хорог автономной области Горный Бадахшан в Таджикистане. На встрече журналистов и полевых командиров незаконных вооруженных формирований неожиданно появилась девушка. Впоследствии оказалось, она была идеологом повстанческой борьбы горнобадахшанцев за отделение от Таджикистана. Тем временем погранотряд пресекает непрекращающиеся попытки контрабанды наркотиков из Афганистана через реку Пяндж.

…Одним прекрасным днем телевизионщики и пишущие журналисты из столицы нашего государства, города-героя Москвы, собрались проведать российских воинов-пограничников, доблестно несущих службу вдали от родины на участке таджикско-афганской границы. Старшим группы разношерстной компании назначили меня.

Аэропорт Душанбе

Июльская жара. Инфантильно разморенное настроение. Стиль милитари плавит мозги. На бетонку, принявшую наш ИЛ-76 МД, один за другим садятся два вертолета.
К первому подъезжает изнеженно-белый ГАЗ-31. Истекающий потом краснолампасый генерал изымает грузное тело из автомобиля и встречает двух нафранченных девушек. Сев в легковушку, компания тотчас убывает.
Второй борт простаивает в одиночестве полчаса. Рядом паркуется карета скорой помощи. Из вертолета выносят раненных с заставы. Фельдшер в грязно-белом халате к лежащим на носилках солдатам не подходит. Их загружают в скорую. Неуместившиеся в больничную повозку, остаются лежать под открытым небом и палящим солнцем.
Неподалеку скучковались группа прибывших журналистов и осыпающий их с головы до ног звездопад – встречающие полковники и подполковники. Смех, поиски знакомых лиц, дружеские похлопывания по плечам. Военные чины наговаривают “синхроны” на видеокамеры, другие операторы снимают общие планы. Никто, и отцы-командиры в том числе, не соизволил подойти к тяжелораненным.

Хорог – штаб повстанцев

Под вечер прилетаем в административный центр Горного Бадахшана город Хорог. Он возвышается на два с лишним километра над уровнем моря. В сотнях метров от взлетки аэродрома – река Пяндж, “за речкой” – Афган. Белеет снегом пик Коммунизма, самая высокая точка бывшего Советского Союза (7495 м).
Делегацию журналистов встречают маневренная группа и руководство Хорогского погранотряда. По прибытию в расположение начштаба проводит краткий инструктаж: пистолеты не выпрашивать подержать в руках и себе в висок не стрелять, с гранатами не играться, за территорию отряда в город не выходить, мыть руки перед едой.
Межправительственное соглашение предполагает, что внешнюю границу Таджикистана держат на замке погранвойска Российской Федерации. Границы в районе Хорога, как ее изображают в кинофильмах, нет. Есть река Пяндж с неширокой поймой и высоким обрывом с нашей стороны, вдоль которого проложена грунтовая дорога. Колючую проволоку и систему обнаружения смыло речным половодьем весной, КСП в традиционном понятии никогда не было.
Вдоль дороги на возвышенностях расположены временные пограничные посты: стрелковые ячейки, куда заступают в наряд и координируют действия мангрупп.
Не проходит ночи, чтобы на одном из участков границы не пресекли бы попытки контрабанды наркотиков.
Солярка в дефиците, сил и средств для охраны границы недостаточно, и два-три раза в неделю караваны с наркотиками абрекам удается провести. Таджикское население Хорога резко настроено против российских военных, выходы личного состава в город запрещены.

Бандитское подполье засветило свои лица

В общении с офицерами отряда прорисовывается интересная деталь: у каждого первого не сходит с языка вожак незаконного вооруженного формирования Леха-горбатый.
Выясняется, что Хорог и прилегающие районы поделены на сферы влияния между шестью главарями бандитов, контролирующими наркотрафик. Отморозки прикрываются лозунгами политических партий, ратующих за отделение Горного Бадахшана.
Рано утром следующего дня инициативная группа журналистов установила связь с опозиционерами-неформалами путем незамысловатых переговоров, чей стержень обвивала сладко звучащая на слух фраза: “Вас покажут по Си-Эн-Эн в Америке и по Центральному телевидению в России. Нужна пресс-конференция”.
В четыре часа дня на окраине Хорога на заднем дворе средней школы состоялась обозначенная встреча. С нашей стороны на двух БТРах приехали журналисты и часть командования погранотряда. От басурман приперлись все шесть полевых командиров. Свои группы поддержки с оружием они расположили вне зоны видимости.
На импровизированную пресс-конференцию главари пришли в гражданской одежде – в мятых рубахах и штанах, в сандалиях. Все гладко выбритые и бегло говорили на русском языке.
Явился собственной персоной и Леха-горбатый. Прозвище, как водится, он получил из-за врожденной грыжи на спине в виде горба.
Басурмане-предводители сели за стол, выложили на него автоматы АКМ и, пялясь в объективы видеокамер, стали откровенно нести всякую ересь.
Проктолог ставит клизмы, шпион добывает секреты, а журналисты в силу профессиональных обязанностей фиксируют точки зрения всех сторон конфликта. В данном случае, не было бравады и поиска желтых фактов. К высказываниям чинов из правительственных войск Таджикистана и российских погранвойск добавились утопические воззрения незаконных вооруженных отрядов.

В красных туфлях на шпильках

Неподалеку от журналистов появилась девушка памирской внешности. Рослая для здешних жителей – 170 сантиметров, в легком цветастом сарафане с глубоким вырезом. Подол сарафана заканчивался выше колен на ширину ладони. Тонкокостная, ноги ровные, длинные, черные волосы ниже плеч. На ее лице нанесен легкий макияж. Довершали образ надетые на босу ногу ярко-красные туфли на 12-сантиметровых шпильках-каблуках.
Про себя я подумал: “Не стану знакомиться с девушкой. Не хватает в коллекции моих репортажей еще и красных туфлей на войне. Редактор меня не поймет.”. Дело в том, что с каждой подобной командировки я привозил репортаж то об идиотке в белых леггинсах перед гусеницами танка, то фото лифчиков, развешенных на линии огня, и превращение окружной военной газеты в региональный филиал журнала “Плейбой” командование войск не одобряло.
Волей судьбы я оказался единственным персонажем, у кого на этой пресс-конференции оказалась в руках профессиональная фотокамера. Не привлекая внимания, ко мне подошел один, затем – второй, а потом и третий журналисты. Они попросили сфотографировать прекрасную незнакомку на память.
Звали девушку Ульфатханум. Она закончила Московский институт международных отношений, была открыта и доброжелательна. Я предложил ей сделать фото, и мы зашли в школьное здание. “Нет, в классе математики я фотографироваться не буду, мне не нравится алгебра”, – говорит Ульфатханум. Решили провести фотосет в классе химии.
Девушка села на парту возле приоткрытого окна. Через него виднелось местное ГКЧП – полевые командиры за столом, отвечающие на вопросы журналистов. Я сделал серию портретов и ростовых фото девушки с гэ-ка-че-пистами на заднем плане.
Мы сидим на столах друг против друга. Острый носок красной туфли-лодочки мадам Ульфатханум время от времени касается моей лодыжки, она болтает ногой как маленький ребенок. Говорю:

– Раз такое дело, пожалуй, возьму у тебя интервью, чтобы сделать подписи к снимкам.

В подобных ситуациях я использую давний прием: опускаюсь на одно колено перед девушкой, включаю диктофон, произношу ничего не значащие фразы: какие замечательные туфельки, удобно ли в них ходить, где купила?
Спрашиваю:

– Что ты тут делаешь? Откуда взялась?

– Я пришла к своему другу, – говорит Ульфатханум.

-В смысле, к бой-френду?

-Да, мы с ним вместе живем.

-К кому, если не секрет?

-Вы его зовете “Леха-горбатый”.

Проскакивает мысль: “Повезло мне. Мало того, что ума хватило не задирать девушке сарафан, так ее и расположил грамотно, чтобы было видно через окно. И сам на колено присел: если и психанет горбатый вожак, не срежет меня автоматной очередью”.

Дальнейшее интервью привожу по тексту, что опубликован в газете.

-Уля, твои боевики не сойдут с ума, что ты ушла со мной? Ведь забросают гранатами!

-Не переживай, я еще не давала повода усомниться в моей честности. Я же политик, и давать тебе интервью – моя работа.

-Ты – член президиума официально запрещенной партии “Лола Бадахшан”. Если попадешь в плен, окажешься в тюрьме. Может, и сразу растерзают. Не страшно?

-Боялась один раз, когда несколько лет назад выступала на коммунистическом митинге. Мы ведем войну, закупаем оружие, обучаемся. Времени бояться нет. Недавно была на фронте, где наши боевые отряды самообороны сдерживают правительственные войска. Мой друг, самый главный полевой командир, я его очень люблю, учил меня стрелять из автомата.

-У тебя есть автомат?

-Да, есть, и я довольно метко стреляю. Правда, по людям еще не приходилось. А вот гранаты не люблю. Мне всегда кажется, что она с сорванной чекой выпадет из моей слабой ладошки.

-Дети?

-Двое. Дочке исполнилось десять лет, сыну – пятнадцать. Муж – врач, но, как ты понял, мы с ним расстались. Моя дочка, Дина, недавно говорит: “Я боюсь ехать в столицу в Душанбе. Наша мама – революционерка, и нас могут убить”.

-Твое представление о политике?

-Грязный дом, где все разбросано и раскидано. Но я не люблю политику. Я очень люблю уют и книги. Люблю готовить, особенно печь. Мой фирменный торт – “Ласточкины гнезда”. О чем разговор… У нас здесь голод, продают полбуханки хлеба в день на человека, да еще не купишь!

-Используешь в своей работе слабости мужчин? За исключением подведенных глаз, как сейчас, и запаха духов?

-Пытаюсь внушить собеседнику свою точку зрения, повторяя до тех пор, пока не станет как я хочу.

-Какие тебе говорят комплименты?

-Хочу быть сережкой в твоих ушах”, “шоколадка”… памирские мужчины необычайно чисты!

-Ты снисходишь до своих поклонников?

-Не обижаю их, но иногда они меня раздражают. Я выстраиваю с ними диалог, ведь человека обидеть очень легко. Иногда я пытаюсь разглядеть в человеке собственное Я. По большому счету, мне жалко людей.

-По знаку Зодиака ты – капризный Овен, и твоему другу, полевому командиру, не завидую. Как ты справляешься с собственной депрессией?

-Сижу у реки, и она у меня забирает своим течением все плохое. Мой внутренний мир не доступен никому, вот и рассказываю реке все свои горести.

-Твой смысл жизни?

-Иду по городу, смотрю на горы, на звезды, на реку Пяндж. Я верю в свою путеводную звезду.

Нужно было забрать красные туфли на память

Как и предполагалось, встреча журналистов с вооруженными бандитами сняла остроту противостояния между населением и российскими военными. Прапорщиков, кто жил с семьями в черте города, распустили по домам. Провокации у КПП погранотряда прекратились.
Работники пера и телевизионщики вернулись без потерь: никто не заболел дизентерией и на мине не подорвался. В числе прочих материалов я выдал на-гора репортаж об Ульфатханум, и передал ей с оказией вышедшую газету и фото.
Пять из шести главарей-участников дипломатической встречи с журналистами были ликвидированы в течение следующих 12-ти месяцев. На полгода дольше продержался Леха-горбатый, но и его настигла пуля снайпера.
Спустя неделю после его смерти отважная девушка в красных туфлях, революционерка и любовница полевого командира была застрелена в своем доме на глазах у собственных детей.

Подарок внучке Сталина

На исходе неприветливый февраль. Хабаровск, минус 35 градусов за окном, плюс два в кабинете редакции. Утро. В наброшенном на плечи бушлате, в шапке и перчатках сижу за пишущей машинкой. С вечера запамятовал убрать с подоконника стакан с недопитым чаем. Он превратился в лед, в него вмерзла ложка, и я оттуда ее выковыриваю.

Дзен подкрался незаметно

В кабинет заходит главный редактор с пачкой “тассовок” в руках и застывает в позе Маяковского, читающего стихи. Думаю: “С какой стати мне зачитывать сообщения ТАСС, Телеграфного агентства Советского Союза? Неужели атомная война началась, а я и не знаю?”.

На всякий случай тайно ощупываю нагрудный карман с партбилетом. Вдруг пошлют на передовую освещать рубилово нашего доблестного спецназа с японскими или китайскими империалистами? Погибну смертью храбрых однозначно, так хотя бы похоронят с почестями как коммуниста, выполнившего священный долг перед Родиной.

С “тассовки” главред декларирует лично для меня:

– Екатерина Жданова – внучка Сталина, дочь Светланы Аллилуевой, которая с другой дочерью живет за границей. Ее отец, Юрий Жданов – сын Андрея Жданова, главного идеолога сталинского режима. Екатерина Жданова – вулканолог, проживает в поселке Ключи полуострова Камчатка. Ведет затворнический образ жизни.

Театральная пауза. Спрашивает:

– Понял?

– Общую суть, – уклончиво отвечаю я.

Вдохновляюще, немногословно и содержательно редактор продолжает мысль:

– Сейчас оформишь командировку в Петропавловск-Камчатский, оттуда поедешь в Ключи, разыщешь внучку Сталина, возьмешь у нее интервью. Фотоаппарат возьми.

Мистер Облом почил в бозе

Прослушал в самолете коронную фразу бортпроводницы: “Наш маршрут пролегает над Охотским морем. Спасательные жилеты находятся… впрочем, они без надобности, температура воды в море ниже нуля”.

В Петропавловск-Камчатском с аэропорта в Елизово доехал до отеля “Авача”. Ночью из номера на пятом этаже медитировал на извержение вулкана Авачинская сопка, неподалеку от которого расположен город. Героически отбивался от назойливых проституток. С балкона портретировал стекающую по склонам вулкана раскаленную лаву, и поутру был огорошен безрадостной вестью.

Зимой до Ключей по трассе добраться невозможно, единственный рейс самолета по четвергам, и в очередь на билеты записываются на два месяца вперед. Нонешний день – суббота.

Полтысячи километров пешком до Ключей показались мне неоправданно долгими, и, отключив логику психически здоровой человеческой особи, я поехал в Елизово. Только наивный человек может думать, что он сможет улететь бортом, взлетевшим с аэродрома двое суток назад.

Чудеса случаются. Ключи не принимали из-за метеоусловий, и Ан-24 стоял рядом с полосой, заправленный и готовый выполнить рейс, как появится “окно”. Вечером этого же дня “аннушка” взлетела, я был на ее борту. Спустя час самолет коснулся взлетки аэропорта Ключей, не столь давно повышенных в табели о рангах до поселка городского типа с доминирующим местным предприятием-лесопилкой.

Гостиница для приезжих располагалась в бараке, неподалеку от которого сверкал огнями ресторан, выполнявший днем роль столовой. Поутру с ощущением неминуемого провала я отправился в “Белый дом”, – неказистый домик, выкрашенный известью, с флигелем и табличкой: “Ключевская вулканологическая станция Российской Академии наук”.

Ключи расположены на реке Камчатка у подножия Ключевской Сопки, действующего стратовулкана, самого высокого в Евразии. Он входит в Северную группу, где на небольшом участке суши встречаются разные типы вулканов. С этим местом по “вулканизации” могут сравниться разве что Гавайские острова. В 1935 году никто не удивился, что именно здесь открыли первую в стране вулканостанцию.

Открываю дверь “Белого дома” вулканостанции, меня окутывает аура научных исследований. В холле над ватманом за расчетами склонился рослый парень. Чувствую себя персонажем картины Ильи Репина “Не ждали”. Коротко объясняю, с какой стати я свалился с неба, объявившись в Ключах.

– Андрей Мацеевский, инженер-геодезист, – слышу в ответ. – Снимай бушлат.

Андрей продолжает:

– Коля Жаринов, начальник станции, организовывает лагерь на горном плато. Володя Ушаков, сейсмолог, работает в партии. Володьку Катюшина, инженера, сейчас позовем.

Разлили по стаканам чай. Мне говорят:

– Если насчет Ждановой приехал, то гиблый номер. Недавно сюда японцы добрались, доллары ей предлагали, но Екатерина не дает интервью. В прошлом году на материк ездила, привезла с собой полсотни визиток журналистов. Кого среди них нет: и Рейтер, и Ассошиэйтед пресс. Всем отказывает.

– Я вовсе не по катькину душу. Меня знакомый попросил написать про вашу станцию, если окажусь на Камчатке.

– Кто такой?

– Из Института изучения Арктики и Антарктики, что в Ленинграде.

Время – голодное и суровое. В местной торговой палатке шаром покати. Недавно в одни руки давали по четыре банки перловки с говядиной. Сегодня лесопилка выделила квоту для покупки одной электроплитки, хрустальной вазы и нескольких пар носков.

Вечером ученые в лотерею разыгрывали талоны на эту убогую подачку. Тогда-то я и увидел кандидата наук Екатерину Жданову. Невысокая, стройная, темноволосая, бальзаковского возраста. Кинула на меня быстрый взгляд и скрылась в своем кабинете.

Женское любопытство сильнее личных принципов

Из-за непрекращающейся метели “аннушка” не прилетает третью неделю. За это время я многое узнал о вспучивании почвы и изменении крутизны склона вулканов перед извержением, об уровне радона в зависимости от активности вулкана; обновил в памяти математический анализ, принял активное участие в наладке аппаратуры, успешно штурмовал потухшие миллионы лет назад вулканы и готовился в экспедицию на Ключевской вулкан высотой 4835 метров над уровнем моря.

Побывал на местном кладбище, где есть аллея надгробий погибших вулканологов. Среди них покоится и муж Екатерины, восемь лет назад застрелившийся из охотничьего ружья в собственном доме.

Мне выделили кабинет на вулканостанции, обеспечили рукавицами, полушубком, ватными штанами и горными ботинками. На общих правах выиграл талон на приобретение банки супа – горохового концентрата. Отношения со старшим научным сотрудником Екатериной Ждановой оставались на уровне “здравствуй – до свидания”. К этому моменту в беседах с учеными я узнал о ней всё. Даже то, что она сама забыла.

Одним прекрасным днем отчаянно запуржило и погрустнело. Катерина мне говорит:

– Хочешь, я тебя со своей дочкой познакомлю? Приходи к восьми ко мне домой. Отсюда по тропинке вторая калитка направо, не заблудишься. Кстати, почему ты меня зовешь Катериной?

– Катькин сад и Катькин канал в Петербурге. Императрица Катерина Вторая, – потупив взор, ответил я.

Вечером с презентом, банкой сгущенного молока в руках, я отыскиваю нужное строение. Дворик, веранда. В доме одна комната, смежная с кухней. Пока Катерина растапливает печь и готовит на кухне, знакомлюсь с ее дочкой Аней. Ей девять лет, ходит в четвертый класс одной на все Ключи школы.

С трех лет “в поле” в экспедициях, в пять лет забралась на вулкан Безымянный, в семь – выдержала девятичасовой маршрут на Ключевскую Сопку. Посещает занятия балетом и художественной гимнастикой.

Аня показала мне коллекцию пластинок с детскими сказками, книжки и девичьи “секретики”: камушки и цветные стеклышки. В кармане моих джинсов всегда прячется что-то необычное. На этот раз отыскался небольшой полудрагоценный гранат, и я Ане его подарил.

Королевский ужин состоит из овсяной каши, приправленной сгущенкой. К чаю Аня принесла из своих стратегических запасов “целое богатство”, плитку шоколада. Я отснял пару роликов пленки. На снимках – Аня с мамой.

Катерина – фотограф-любитель, снимает на цветной слайд узкопленочным “Зенитом-Е”. Погасив свет, на диапроекторе мы стали просматривать кадры.

Я сидел в кресле, Аня забралась ко мне на колени. Обняла за шею и вскоре уснула. Перенес ее на кровать. Время – второй час ночи. Катерина говорит:

– Хочешь, я дам интервью? Ты – журналист! Доставай быстрее диктофон, пока не передумала.

– У меня его нет. Я и блокнот с ручкой не взял, всё же в гости шел.

Мы проговорили на кухне до шести утра.

Следующим днем я помогал готовить датчики и провода, вскоре из “окна” в молоке воздушного пространства вынырнула “аннушка”. На обратном пути в самолете предавался воспоминаниям, как долгие часы проводил на чердаке бывшей церкви, в Доме культуры имени 1-го мая в пригороде Баку, в Забрате.

На нем в свое время прятался от царской охранки экспроприатор Коба, в миру Иосиф Джугашвили, позже известный как Сталин. Я читал книги, которые там были свалены. Они датировались концом позапрошлого века.

В память о необычной встрече с мамой и дочкой Ждановыми через иллюминатор фотографировал заснеженную Долину гейзеров.

Повалил снег, и неделю не мог вылететь с Петропавловск-Камчатского. В родных пенатах я объявился спустя месяц. Журналистские лавры моей беседы с внучкой и правнучкой Сталина достались главному редактору. Текст интервью частями оказался растиражированным новостными агентствами.

…С тех пор минуло почти три десятка лет. Никому из журналистов Екатерина Жданова больше не раскрыла душу. Помню своё ощущение: нужно было Аню взять с собой на материк. Но что я жене скажу? Дорогая, я нам дочку-школьницу привез?

Сегодня Анюта вместе с мужем-прапорщиком и дочкой Викой живет в служебной квартире воинской части неподалеку от Ключей. Училась на бухгалтера.

Екатерина отшельничает на прежнем месте в том же домишке с одной комнатой. На пенсии.

Ружье, которое должно стрелять… (продолжение)

Итак, вы прочли два очерка Артура РАСЬКО. По моему субъективному мнению, это хорошие работы. Будь я редактором, на стол которому они легли, конечно, что-то бы чуть поправил. К примеру, указал автору, что походя не стоит говорить о том, как наше военное начальство, шаблонно потное и толстое,  почтительно встречает гостей и  не замечает борт с  ранеными бойцами. Не стоит – именно походя, как бы между прочим, фоном, незначимым мазком. Это слова из другой песни, скажем так, и ее надо разрабатывать отдельно. Здесь же в заголовок вынесена другая тема, и именно она привлекает внимание потенциального читателя. Любовница. Кто такая, почему, как? С какого рожна она, женщина, да еще в таком наряде, появляется на серьезных военно-политических переговорах? Как прекрасный фотограф, Артур запечатлел, поймал в видеоискатель колоритную внешность, но как журналист, думаю, в этом плане не доработал.

Ладно, с конкретным очерком покончили.

Начинаем говорить об ином.

В прошлом веке выходила  газета «Ведомости Санкт-Петербургской Городской полиции». И вот представьте себе, что в одном из ее выпусков появилась бы такая информация: мол, молодая женщина решила свести счеты с жизнью и погибла под колесами поезда. Имя женщины – Анна, фамилия – Каренина, в девичестве Облонская. Обратил бы кто-то внимание на такую печальную весть? Думаю, да. Возможно, день-два судачили бы о трагедии. Потом в газете появилась бы еще какая-нибудь шокирующая информация, и о происшествии на железнодорожной станции забыли бы.

«Анна Каренина» Льва Толстого разошлась по всему миру миллионными тиражами. В романе – «лучшая разработка души», так написал Ф. Достоевский. И вот еще что он сказал:  

В “Анне Карениной” проведен взгляд на виновность и преступность человеческую. Взяты люди в ненормальных условиях. Зло существует прежде них. Захваченные в круговорот лжи, люди совершают преступление и гибнут неотразимо»…

 Понимаете, что можно сделать из обычной информации о происшествии?  Для этого надо «всего лишь»   обосновать поступки героев, показать, не что они сделали, а почему.

Короткое отступление. Как-то мне довелось быть на семинаре молодых литераторов в подмосковной Малёвке. Туда приехал Виктор Борисович Шкловский, виднейший представитель плеяды Серебряного века. (Пожалуйста, очень прошу всех, кто хочет заняться литературным трудом: прочтите его книгу «О теории прозы». Она переиздавалась с некоторыми изменениями и значительными дополнениями,  последняя редакция вышла в 1983 году, ее и изучайте).  Так вот, Шкловский по своей инициативе прочел несколько обсуждаемых работ,  собрал нас и сказал в своей афористичной манере: «Вы загрунтовали полотна, теперь садитесь и пишите, так, чтоб мне думалось, смеялось или плакалось».

Всё, вернемся к «Любовнице полевого командира». Знаете, у нее судьба похлеще, чем у Анны Карениной. Та, ну если грубо и вульгарно говорить,  просто с жиру бесилась. Сама не бедна, сын подрастает, полный достаток в доме, и вдруг… Вдруг она заметила, что у мужа, оказывается,   уши некрасивые, в растопырку. Маленькая, но значимая деталь, при помощи которой Анна желает саму себя убедить в том, что Алексей Каренин плох для нее. Не к чему больше придраться, но надо же как-то оправдать свою измену, свою тягу к красавцу Вронскому… И вот из этой маленькой фальши, самообмана зарождается трагедия человека. Читатель начинает понимать поступки героев книги, сопереживать, осуждать, оправдывать их. 

Есть ли мотивация поступков, «разработка души» у Ульфатханум, героини очерка Артура Расько?

Восточные женщины, да простят они меня за сие утверждение, быстро стареют,  и нашей героине уже немало лет, судя по тому, что у нее взрослые дети, а выглядит и одевается она как студенточка. Почему? Может, это горбун, любовник, достает ей какую-то косметику, может, так духовно ее поддерживает? Или, наоборот, она для него рабыня?…   Она стала, так сказать, революционеркой, и  опять вопрос: почему, что конкретно проповедует, с чем не согласна? Журналист может обойтись показом человека снаружи, но писатель не может, а просто должен не показывать , а объяснять происходящее. Горбун в очерке – горбун и всё, не более того. Мы ничего о нем больше не знаем. А надо знать, чем он привлек девушку, почему за ним идут люди.

И здесь начинается, может быть, самое интересное – творческий процесс. Факты накоплены: есть горбун, есть красавица, есть революция или бандитизм для фона – дальше лепите своих героев сами, вдыхайте в них жизнь, выдумывайте поступки. Что, говорите, это будет противоречить действительности? Это будет фальшь?  Отвечу на это  так, как это делает В. Шкловский: правда в литературе не то, как есть на самом деле, а то, как должно быть.  После выхода «Поднятой целины» журналисты и критики кинулись искать в донских степях Щукаря, и знаете, нашли, да не одного, а с десяток, наверное, только тех, у кого губы были проколоты от рыболовных крючков. У Шолохова спросили: вот все эти десять утверждают,  что вы с ними встречались, что с них лепили образ чудаковатого деда, скажите, кто из них не врет? Михаил Александрович рассмеялся: все они не врут, но я никого из них и в глаза не видел.

Таково отличие писателя от журналиста. Могу лишь повторить: в прозе должна быть показана судьба. Нет судьбы – нет трагедии. И мне, прошу прощения у автора, не жалко Ульфатханум, ну погибла и погибла, мало ли людей гибнет и  под поездом, и в войну. Артур увидел ее только через видоискатель фотоаппарата. Он «загрунтовал» холст, теперь надо садиться и писать.

Да, и еще. Не думайте, что психологическая проза всегда громоздка и там надо все разжевывать. Нисколько!

Я сейчас приведу полный глубинного смысла трагический рассказ моего любимого Э. Хемингуэя:

Продаются детсткие ботиночки. Неношенные

Это весь рассказ. Но прибавлять к сказанному ничего не надо, не так ли?

Вполне допускаю, что «Любовница»… в художественном жанре может оказаться не объемней очерка. Но надо постараться, чтоб читатель эту женщину в красных туфельках или полюбил, или возненавидел. Вот, собственно, и все.

Что касается второго очерка… Я до последнего надеялся, что прочту что-то необычное и новое о Сталине его семье, но узнал только, что дорога  до поселка Ключи сложновата. Собственно, почти весь очерк именно об этом – как трудно журналисту добираться до своего героя, как трудно разговорить этого героя… И вот тут напрашивается нетривиальный ход. Да, ехал повидаться с героем (не обязательно с родственниками Сталина, я бы вообще всуе не поминал это имя, поскольку, повторяю, оно тут «не выстрелило»). Фишка рассказа должна быть в другом:  ехал журналист, все трудности преодолел, добрался-таки, но – полное фиаско!  Героя или нет на месте, или что-то еще с ним… В общем, задание вроде не выполнено, но тут – о чудо! Какая-то встреча, какое-то событие, какое-то открытие… Словом, вот тут только находится сердцевина, кульминация сюжета, ради которого и стоило ехать  в глухой уголок страны с такими трудностями.

Вообще, неблагодарное это дело – предлагать свои ходы творческому человеку, а что Артур Расько творчески одарен, нет никаких сомнений. Поэтому не сомневаюсь, что он и без подсказок поймет, как можно строить рассказы на основе уже собранных в журналистский блокнот материалов.

                                                                                                      Иван Козлов