Два Шкловских. Освобождение таланта

2.  ОСВОБОЖДЕНИЕ   ТАЛАНТА

Предисловие будет о женщинах, поскольку  «ZOO…» – книга о любви.  Возможно, о вымышленной любви, ведь она не зря называется Письмами не о любви. Да и не в названии даже дело.   Роман посвящен Эльзе Триоле, родной сестре Лили Брик. Некоторое время она была замужем за французским офицером, отсюда и фамилия такая, однако на период, когда писалась эта книга (1923 год), уже освободилась от уз, начала увлекаться и заниматься литературой (чтоб потом, много лет спустя, стать лауреатом Гонкуровской премии, автором прекрасной на мой взгляд книги «Розы в кредит» и многих других повестей и романов). Была, конечно, знакома с Виктором Шкловским, переписывалась с ним, но не более того. Сам Шкловский именно в дни, когда работал над «ZOO», писал своей жене, театральному художнику Василисе Корди: «Дорогой Люсик… Верен тебе совершенно… Целую руки твои»… 

Впрочем,  нечто подобное он пишет и Эльзе, не в частном письме, конечно, а в романе»: «Я вишу на подножке твоей жизни… Я хочу иметь от тебя ребенка… Не смотри на меня как на пыль на твоей дороге»… Тут же эпический тон прерывается  смешком в кулак: мол, если скажешь  уходи, я, конечно, уйду,  раненый тобой,  «мой отец бросил водку, я забуду любовь», и в конце главки уже литературные дела отодвинуты на второй план, высказывается просьба письма не выбрасывать,  поскольку «письма мои мне нужны. Они мне нужны для книги. Книга будет хорошая, и чёрт знает почему весёлая. Виктор”. 

Триоле поддерживает этот тон, она понимает Шкловского как писатель писателя, он ничего в ее письмах не меняет, но мастерски обыгрывает их своими. Потом при случае показывает самой Эльзе,  что у него получилось, восхищается, уже не понарошку,  ее слогом, советует всерьез заняться литературой. На эту тему хорошо сказал о Шкловском Осип Брик: «Он говорит всерьез, а пишет в шутку». 

В шутку в общем-то и надо рассматривать получившийся роман, афористичный, ироничный, умный.  Об этом можно судить уже по первой его фразе: 

«Если бы я имел второй костюм, никогда не знал бы горя». 

Суть, как вы понимаете, не в костюме, конечно. Суть в том, что всегда надо оставаться самим собой, вне зависимости от обстоятельств, «от костюма». С двумя-тремя костюмами – оно, конечно, жить легче. Но это не по совести, не по правилам. А правила жизни должны очиститься от  фальши. От любой. Брюки не обязательно гладить, – их носят, чтоб не было холодно. Если они имеют складочки, стрелочки, то подразумевают уже другое предназначение… В древних армиях, чтобы определить, кто из воинов более готов к испытаниям битвой, измотанные жаждой отряды подводили к реке и смотрели, кто как утоляет жажду. Одни зачерпывали воду горстью и пили стоя, другие лакали ее, наклонив головы. В бой отбирали первых… Вещи рождаются, как дети. Их зачинают весело, весело и не постыдно, носят трудно, рожают больно, а живут они потом горько.

Скажете, к чему все это пишет влюбленный до беспамятства герой романа возлюбленной? Неужто не догадываетесь? Правильно, чтоб покорить ее своими знаниями, умением парадоксально мыслить. Ведь согласитесь, это звучит красиво и необычно: «Был беден. Покупал розы вместо хлеба». Или это: «Быть жестоким легко; нужно только не любить».  Таких «или» в книге много. И еще есть строки о Хлебникове, Белом,  Ремизове, Якобсоне. И еще – размышления о политике, о жизни в эмиграции, о творчестве. И это все как-то связывается с главной темой романа – с темой любви.  Шкловский пишет, словно давая себе оценку: ты знаешь, как сделан «Дон Кихот», но в вопросах любви пускаешь пузыри. 

О Дон Кихоте Виктор Борисович знал если не все, то многое. Творчеству Сервантеса посвятил много страниц в работе «О теории прозы»,  сочинил  сценарий  к фильму о житии рыцаря печального образа, писал   рецензии на уже существующие киноработы…

Как понимаете, разговор о романе «ZOO…» мы завершили, и теперь надо лишь понять, откуда вдруг что появилось у Шкловского с его бурной, насыщенной событиями юностью? Ведь после «Писем не о любви» одна за другой выходят книги и статьи «Гамбургский счет», «О теории прозы», «Техника писательского мастерства», «Удачи и поражения Горького»… 

Он был гениален в том плане, что умел в себя впитывать все как губка. Что читал, что слышал, что наблюдал – все складировалось в мозгу. Как поступать с этим богатством – над этим вопросом даже не задумывался. Как говорится, главное – ввязаться в драку, а дальше что получится. Почти с каждым из его суждений и умозаключений можно спорить.  Но можно и не спорить, а пожать плечами: а почему бы и нет?! В первых его критических работах о литературе не хватало логики,  сначала придумывался ответ, а уж под него подгонялись слагаемые. Что же касается литературных произведений, их Виктор Борисович писал не соблюдая никаких правил. Сюжет, завязка, развязка – это не для него. Его позиция, как писал П. Губер, – свобода от всех традиций, создание своей теории литературы, дух авантюризма, при котором совершенно условны такие жанровые понятия, как как критика, проза, теория.  Потому-то Ю. Тынянов, прочтя «ZOO», охарактеризовал ее так: «Вещь на границе». 

Пусть на границе. Но ведь читается же! Особенно теми, кто любит неожиданные ходы, парадоксы. 

Парадоксален Шкловский был не только в литературе, но и в жизни. Два десятка лет прожив с женой, неожиданно развелся и тут же  женился на другой – Серафиме Суок.  Суок. Так звали девочку и механическую куклу из сказки «Три толстяка», которую написал Ю. Олеша.  Суок – не имя, а фамилия, совершенно не выдуманная, конкретная, трех сестер, чьи судьбы прочно переплетены с судьбами некоторых известных советских писателей, но это отдельный разговор, а пока мы остановился на одной из сестер – младшенькой. Ее звали Серафима. До того, как стать Шкловской, она была женой поэта Серебряного века Нарбута, автором «Трех толстяков» Олешей,  искусствоведом и писателем Харджиевым, торгашом, которого звали Мак. Когда Шкловского спрашивали, почему он так поступил, тот отвечал: Василиса всегда говорила мне, что я гениален,  а Сима сказала, что я кудрявый. Ну как тут устоять?  О гениальности своей он и так знал, свято верил в это, а вот что кудрявый (с абсолютно лысым черепом-то)…

Человек парадоксов. Он брал на себя смелость свободно рассуждать о китайской философии, японской лирике, религии австралийских аборигенов, кинематографичности прозы Гоголя… Неважно, что в рассуждениях этих было что-то не так,  – Шкловский убеждал читателя в своей правоте если не фактами, то эмоциональностью. И как тут не согласиться с лингвистом С. Карцевским, написавшим так:  «В его работах масса остроумных и парадоксальных мыслей. Их так много, что нередко они прыгают друг через друга, как бараны в стаде. За его талантливость ему должно простить некоторую растрепанность манеры».

Прощаем. И читаем. 

Вы, кстати, не читали его «О теории прозы»?  Прочтите. Не пожалеете.