Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Продолжаем цикл «Невыученных уроков», посвященных использованию ненормативного языка и соответствующих ему сюжетов в литературе от Гомера до наших дней. Хочу повторить: учить я никого не собираюсь, педагог с меня никудышний, а невыученные уроки – они в свое время были не выучены мной, и сейчас пришло время наверстывать упущенное. Ну а если заодно кто-то из читателей почерпнет что-то новое для себя, буду этому рад.

Итак, мы окунаемся во времена Пушкина. Прошлую передачу завершил упоминанием его сказки «Про царя Никиту и его 40 дочерей», про фривольный ее текст, но тут случилась одно небольшое даже не событие… В общем, нынешний известный писатель с двумя своими друзьями повел на своем интернет-канале речь о том, нужна ли нам сегодня цензура, в том числе по ограничению обсценного, матерного языка, и эти трое товарищей пришли к мнению, что не нужна, что, мол, как слышится, так и пишется, и в крепких словцах себя не надо сдерживать, и в подобных им сюжетах. И пусть бы их, у каждого свое мнение, споры на эту тему никогда никаким решением не закончатся, но что меня зацепило в логике этих выступающих – они приплели сюда Пушкина: мол, сам Александр Сергеевич ведь писал матерные стихи, так почему ж нам нельзя?!

Писать, знаете ли, можно и на заборе. И в застольных компаниях говорить все что угодно. Пушкин, кстати, на эту тему сказал так: «если уж ты пришел в кабак, то не прогневайся, какова компания, таков и разговор».

Кабак с Россией, с государством, путать не надо, и поэт никогда не считал, что народ наш по культуре своей равен завсегдатаям пьяных заведений. Он четко разграничивал литературу, с ее задачами, с ее языком, и те фразы, строчки, которые не идут в печать, не становятся достоянием читателя, общественности. Ну очень характерный пример в этом плане. Пушкин долго добивался близости с Анной Керн, наконец, это свершилось, и по сему поводу он пишет письмо своему другу, Сергею Соболевскому, примерно такого содержания:

«На днях трахнул Анну Керн». Ну даже не трахнул написано, а прямым, так сказать, текстом. Частное письмо. А что осталось в литературе? Вот эти, не для печати, строчки, или те, которые по опросам, проведенным в 2015 году, вошли в золотой фонд всех времен русской поэзии? Они посвящены как раз Анне:

Я помню чудное мгновенье,

передо мной явилась ты

Как мимолетное виденье,

как гений чистой красоты…

Эти трое , которые вели речь, нужна или нет нам цензура, не политическая, а именно в использовании языкового багажа, приводили в пример не историю с письмом и стихами, о которой я сказал выше, а другие строчки поэта. Тоже его довольно известную «Телегу». Телега жизни она еще называется…

Телега жизни

Хоть тяжело подчас в ней бремя,


Телега на ходу легка;


Ямщик лихой, седое время,


Везет, не слезет с облучка.
 

С утра садимся мы в телегу;


Мы рады голову сломать


И, презирая лень и негу,


Кричим: пошёл, … мать!

Ну и так далее. Откройте, познакомьтесь, хорошие стихи, хорошая философия их. Да, это написал Пушкин. Писал в 1823 году, они лежали в его столе два года, пока он с подборкой других стихов не послал их в журнал «Московский телеграф» фактическому редактору его Петру Андреевичу Вяземскому. Де юре редактором был там Полевой, но де факто уж по крайней мере за весь литературный блок «Телеграфа» отвечал Вяземский. Удивительный человек! Воевал в Отечественную, был адъютантом генерала Милорадовича, под Бородино под ним убило две лошади, он был там награжден орденом святого Владимира 4 степени, ушел со службы, занялся литературой. Наверняка слышали «Тройка мчится, тройка скачет»? Его текст. А еще он для Пушкина придумал название журнала «Современник», самолично разработал дизайн обложки…

Так вот. Пушкин, значит, отправляет «Дорогу жизни» Вяземскому и сам же пишет: «Можно печатать, пропустив конечно русский титул». Русским титулом Александр Сергеевич называл матерщину. Он сам не хотел, чтобы она была в его стихах. И она там не появилась: шестая и восьмая строчка Вяземским при публикации были изменены.

Пушкин, надо сказать, сочинял кое что и похлеще. Но опять-таки, для печати ли сочинял? Вот интересная история произошла с таким четырехстишьем, который тоже частенько используют для того, чтобы доказать тягу Пушкина к бранному языку:

Накажи, святой угодник,

Капитана Борозду

Разлюбил он, греховодник,

Нашу матушку в…

С этим четверостишьем связаны три фамилии. Не могу не сказать о них хотя бы по нескольку слов. Сначала о связке, почему – связаны. Горчаков по поводу них написал: «Прочтено на квартире Пущина». Липранди в своих воспоминаниях уточнил: это он рассказывал за дружеским столом о капитане Борозде – был такой офицер, служил в Бендерах, предался содомитству в роте, за что был сурово наказан, – и Пушкин тотчас, за этим же столом, сочинил этот экспромт, тотчас записанный Пущиным. Впервые опубликованы эти строчки были аж в 1919 году , опубликованы Валерием Брюсовым, но это другая история, а пока вернемся к нашей.

Горчаков, Александр Михайлович, старше Пушкина на год, вместе с ним учился в Царскосельском лицее. У Пушкина строки такие есть:

Кому из нас под старость день лицея

Торжествовать придется одному?

Этим одним оказался как раз Горчаков. После лицея начал службу в МИДе, был секретарем нашего посольства в Лондоне, в середине пятидесятых годов девятнадцатого века возглавил Министерство иностранных дел. В общем, человек , каждому слову которого можно верить.
Липранди, Иван Петрович. Боевой генерал, лет на восемь-десять старше остальной троицы, сидевшей в тот день за дружеским столом, золотая шпага за храбрость, Владимир с бантом за Бородино, бретёр, то есть, не настолько сам дуэлянт, сколько организатор и секундант дуэлей, в будущем — сотрудник тайной полиции, арест Петрашевцев — это его рук дело, а потом, он разработал для Дубельта план компрометации а может даже и ликвидации Шамиля… Что еще интересно, Лев Николаевич Толстой подарил Ивану Петровичу роман «Война и мир» с дарственной подписью, поскольку не однажды встречался с генералом в ходе работы над своим романом. Это уже, как понимаете, иные годы. Пушкин к нему относился замечательно, «Выстрел» читали? Сильвио в повести списан как раз с Липранди.

Ну и Пущин, тот, кто экспромт о капитане Борозде записал и сохранил для потомков. «Мой первый друг, мой друг бесценный» – это о нем Александр Сергеевич писал. Удивительная судьба. Офицер лейб-гвардии, затем сотрудник внутренних дел, декабрист. Накануне ареста к нему пришел Горчаков, предупредил, что он в черных списках на задержание, протянул ему поддельный паспорт и посоветовал немедля покинуть Россию. Пущин отказался. Потом последовала ссылка в Читинский острог, потом он женился на вдове Кюхельбекера, потом, второй раз, на вдове Фонвизина, храброго генерала, тоже декабриста. Наталья оказалась прекраснейшей женщиной…

Ну так вот, вернемся к теме. Итак, Пущин записал сказанный Пушкиным экспромт, не публиковавшийся долгие годы. То, что сии строки принадлежат именно Пушкину, сомнений нет, поскольку нет причин не верить его друзьям, о которых речь шла выше.
Кроме этого четверостишья, я еще с пяток таких скабрезных строк могу привести – ну, к примеру, вот эти:

Молчи ж, кума, и ты, как я грешна,

И всякого словами разобидишь,

В чужой п… соломинку ты видишь ,

А у себя не видишь и бревна.

Или вот эти вот, частушечные строки, где всего одно слово, и то по нынешним временам вполне приемлемое, но тогда – недопустимое в литературе:

С позволения сказать

Много в мире рифмодеев,

Всё ученых грамотеев

Чтобы всякий вздор писать

Но в пример и страх Европы

Многим можно б высечь ж…

С позволения сказать.

Тут еще вот что надо иметь ввиду. Недопустимое в литературе — не по требованиям цензуры, — о цензуре будет речь впереди, — а по этическим и нравственным соображениям того времени. Нормы поведения человека в обществе были иными. Ну как выше сказано Пушкиным: если ты в кабаке, пожалуйста, можешь вести себя соответственно, но если взялся за перо, чтобы донести какую-то свою мысль людям — поступай «по строгим правилам искусства» — это тоже цитата из Пушкина. Потому и слово на «Ж» он заменил многоточием.

Здесь интересная вещь получается… Давайте немного отступим от Пушкина и поговорим об этих самых «строгих правилах искусства». Кто их устанавливал и как их можно трактовать?
Задолго до Александра Сергеевича, и даже до Овидия с Апулеем, процветало искусство, как красиво говорится, поэзии в камне — скульптура. Если вы не видели, то слышали, наверное, о скульптурах Аполлона Бельведерского работы Леохара, победителя Олимпиады некоего Дорифора – его изваял Поликлет, Геркулеса (он же Геракл) Фарнезского, Юпитера, Венеры… Я почему их перечисляю? Это плоды высокого искусства, так? Они все обнажены, то есть, с половыми деталями, выставленными на всеобщее обозрение. Тогда это никого не шокировало, воспринималось как данность. Ну а что: довольно часто боги сожительствовали с земными людьми, у них рождались общие дети — тот же Геракл был сыном Зевса и дочери царя Микен Алкмены. Я это к тому говорю, что люди чувствовали себя чуть ли не вровень с богами, во всяком случае хотели подражать им. Боги идеальны! Идеальны у них в том числе и тела, пропорции, мышцы и все прочее. Потому тело для эллинов стало своеобразным культом, образцом. Каким оно должно быть — смотрите наглядные пособия — скульптуры. Разве плохо подражать идеалам?!

Это продолжалось довольно долго, скажем, до времен Микеланджело, до его легендарного Давида, до Сикстинской капеллы на Алтарной стене — фрески «Страшный суд». Там около трехсот фигур, многие из которых обнажены…

Но пришло новое время, наступает смена культурных эпох, и начались годы так называемой «великой кастрации». На фреске Микеланджело обнаженные тела стали прикрывать драпировками, на скульптурах причинные места по распоряжению Папы Павла 4, и далее Иннокентия 10, Климента 13 маскировали фиговыми листами. Почему фиговыми — понятно, да? По Библии Адам и Ева, осознав стыд наготы, сшили из листьев смоковницы (это тот же инжир и фига) опоясанья. По большому счету это означало, что негоже человеку тягаться с богами, негоже походить на них, он ничто, он букашка в этом мире, червь, раб божий, и обнаженное тело вовсе не красота, а срам. И знаете, у скульптуры того же Давида, которой еще повезло, — у нее не отшибли причинное, так сказать, место, как у многих других скульптур — у скульптуры этой, вернее, у копии ее, хранящейся в лондонском музее Виктории и Альберта, до пятидесятых годов прошлого века стоял такой лист в полметра, прикрывавший то, что у Давида ниже пояса.
Это к разговору о строгих правилах искусства, о которых говорил Александр Сергеевич Пушкин. Значит, и он был неправ, коль не отстаивал права величия человека, схожести его с богами, коль вымарывал слова, означающие естественные интимные предметы и части тела, заменяя «Ж» многоточием? Значит, запрет матерных выражений в литературе — пережиток старого, анахронизм, отголоски точки зрения на искусство в целом и человека в частности Папы четвертого с Иннокентием X?

Вернемся на минуту к тому, с чего мы начали этот разговор — к трем товарищам, убеждавшим слушателей в том, что не нужна языковая цензура, что «как слышится — так и пишется», так сказать. Они приводили в пример не только Пушкина, но и Шолохова. Мол, в первой редакции «Тихого Дона» на страницах там таких-то таких-то, тоже были ругательства, матерные слова… Они не знают, почему впоследствии Михаил Александрович заменил их на вполне пристойные, цензура ли тому причина, редактор ли убедил автора, или сам автор осознал, что без мата роман будет лучше — они подсчитывали другое: сколько непристойных слов — десять там или двадцать — встретили в романе на тысячу страниц. И стали утверждать примерно следующее: ненормативная лексика в литературе это мощнейший инструмент, который помогает более глубоко показывать характеры персонажей, передавать атмосферу, выражать социальные и даже, представьте себе, философские идеи.

Философия при помощи мата… М-да. Следуя этой логике, ни Пушкин, ни Толстой, ни Шолохов, ни Василий Белов, ни вообще вся русская классическая литература, каким-то образом обходившаяся без непристойной лексики, не показала и не раскрыла нам ни человеческих характеров, ни социальных проблем, ни атмосферы. Надо было не десять непристойностей на тысячу страниц, а наоборот — тысячу непристойностей на десять страниц — вот это была бы книга, энциклопедия нашей жизни…

Но я обещал остановиться на сказке Пушкина «Царь Никита и сорок его дочерей». Это такой эротический анекдот, если хотите, написанный молодым веселым зубоскалом. Автору тогда двадцать три года было, живой парень, которому ничто не чуждо. И сочиняет он сказку для взрослых , как сейчас бы пометили, для категории читателей плюс восемнадцать. У царя, значит, сорок дочерей, они уже того возраста, что можно выходить замуж, да вот незадача: нет у них… Далее цитирую:

Как бы это изъяснить,


Чтоб совсем не рассердить


Богомольной важной дуры,


Слишком чопорной цензуры?


Как быть?… Помоги мне, бог!


У царевен между ног…


Нет, уж это слишком ясно


И для скромности опасно, —


Так иначе как-нибудь:


Я люблю в Венере грудь,


Губки, ножку особливо,


Но любовное огниво,


Цель желанья моего…


Что такое?.. Ничего!..

Всем, естественно, ясно, что имеет в виду автор сказки. Но посмотрите, какие он приемы для этого использует, как обходится с терминами, со словами, как управляет намеками. Ни одного матерного слова. Лишь так, издали, сделал посыл, что тут что-то есть, что не в ладах с цензурой, да?

И дальше. Посылает, значит, царь гонцов во все стороны, чтоб нашли они для царевен необходимые… запчасти, и один гонец находит. Получает из рук ведьмы ларец,

Полный грешными вещами,

Обожаемыми нами.

Спешит он, значит, с этим ларцом к царю, но проклятое русское любопытство сыграло с ним роковую роль. Решил он взглянуть на содержимое ларца, открыл крышку — и эти грешные вещи, аки птички, разлетелись по ветвям дерева. Хорошо, волшебница проходила мимо:


Вверх старуха посмотрела,


Плюнула и прошипела:


“Поступил ты хоть и скверно,


Но не плачься, не тужи…


Ты им только покажи


  — Сами все слетят наверно”.


“Ну, спасибо!” он сказал…


И конечно показал.

Далее как и положено в сказке — задание царя гонец выполнил, принцессы довольны, ура-ура…

Полной редакции «Царя Никиты», написанной рукой Александра Сергеевича, нет, сказка восстановлена по памяти его братом, Львом. При жизни поэта и многие годы после него она, естественно, не публиковалась. Причины понятны: не тот уровень нравов и морали.

Об этой сказке я заговорил по двум причинам. Первая — желание показать, что настоящему мастеру, оказывается, можно создавать произведения в рамках литературного языка на любую тему. Ни одного бранного слова, ни одной явной пошлости. Тематика? Да на сегодняшний день такую сказку и в детских журналах опубликуют. Но двести лет назад сказка ходила по рукам лишь в рукописном виде, да и то…

Причина вторая — вот эти пушкинские слова:

«Прекрасный наш язык, под пером писателей неучёных и неискусных, быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого».

Быстро клонимся к падению…

Представьте, пожалуйста, что эту сказку попробуют обновить, как обновляют прекрасные пьесы старых драматургов наши модные режиссеры, такие же модные поэты.

Есть термин такой, я его уже употреблял и еще раз повторю, — ненормативная лексика. То есть, есть нормативная, общепринятая форма общения автора с читателем, или там со зрителем, а есть ненормативная. Ныне нормативной пытаются сделать непристойную, нецензурную речь. Есть опасение, что ее сделают такой, коли нынешние писатели, раскрученные, те, у которых и хорошие тиражи, и трибуны для воздействия на людей, и благосклонная критика, проповедуют именно подмену языковой культуры жаргонизмами, а то и открытым матом.

Есть такой фрагмент в фильме «Джентльмены удачи», напомню его. Там, значит, главный герой в исполнении Евгения Леонова пытается отучить героя Савелия Крамарова от применения блатных словечек, даже словарь составил… Но вот ему уронили на ногу тяжелую батарею парового отопления, и он кричит: «Этот нехороший человек мне батарею на ногу уронил, падла!» Зал хохочет. И на сегодняшний день пока еще хохочет. Но я боюсь, как бы не наступило то время, когда молодые зрители станут спрашивать своих родителей: а что тут смешного, слово как слово. И боязнь моя эта, увы, подкрепляется печальными фактами.
Поговорим о них на следующем уроке.