От Гомера до Лимонова

Невыученные уроки. Урок первый

Итак, начнем разговор об обсценной лексике.

Когда говорят пушки, музы молчат… Авторство этой фразы приписывают Цицерону. Но он говорил не так. Когда гремит оружие, законы молчат – вот что он говорил. Согласитесь, это не совсем одно и то же: законы и музы. Хотя, точка соприкосновения у них, конечно, есть.

Это цензура.

Она появилась тогда, когда появилась и литература. Эта тема вообще обширная, заслуживает отдельного разговора, потому я, не любитель общих рассуждений и слов, перейду к конкретным примерам.

Начну, как многие думают, с диких времен, с необразованного нашего прошлого.. Это может седьмой, может, восьмой, может даже 9 век до нового летоисчисления, точной даты жизни Гомера мы не знаем. А речь поведем о нем. Гомер писал поэмы. «Илиаду», «Одиссею». Там морские приключения, там войны, там любовь, – вот где можно использовать крепкие, соленые словца, да? Атмосфера к этому располагает.

Но давайте почитаем, как говорят между собой двое мужчин. Они оба воюют против Трои, врагами их назвать нельзя, но – не поделили женщин. В плен им попали Хрисеида и Брисеида, одну из них взял себе Агамемнон, а Ахиллес резко против этого. И вот они встретились, лицом к лицу, так сказать, Агамемнон и Ахиллес. С этого в общем-то и начинается поэма.
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…

А вот кульминация этого спора.

Быстро, к нему обратяся, вещал Агамемнон могучий:

“Сколько ни доблестен ты, Ахиллес, бессмертным подобный,

Хитро не умствуй: меня ни провесть, ни склонить не успеешь.

Хочешь, чтоб сам обладал ты наградой, а я чтоб, лишенный,

Молча сидел? И советуешь мне ты, чтоб деву я выдал?..

И далее, в таком духе. А как ему отвечает Ахиллес? 


“Грозно взглянув на него, отвечал Ахиллес быстроногий:
“Царь, облеченный бесстыдством, коварный душою мздолюбец!
Человек псообразный!”

Ах, разрабатывали бы эту тему наши нынешние нео-классики, представляете, как бы тут герои друг друга по матушке и далее посылали? Двое мужиков сцепились из-за женщин… 
Поехали дальше. Четырехсотые годы до новой эры. Наступает время Эсхила (автора драм «Персы», «Семеро из Фив», «Прикованный Прометей»…), Софокла («Электра», «Царь Эдип»…), Эврипида («Ифигения в Тавриде», «Геракл», «Медея»…). Это время становления греческого театра; товарищи, которых я сейчас перечислил, писали именно пьесы, трагедии, побеждали на литературных конкурсах… Чистый, образный, литературный язык. Ни похабщины в сюжетах, ни мата в диалогах. Как будто за плечами чувствуют они Гомера, разделяют его взгляд на то, какой должна быть литературная речь.

Проходит еще немного времени, по историческим меркам совсем немного, жизнь одного поколения. Но – здесь уже не та политическая атмосфера. Итак, трехсотые годы до н.э., Афины. Ситуация здесь – как у нас в девяностые прошлого века. Власть берут здесь то демократы, то олигархи, то тираны, и кто из них есть кто, легко запутаться. Первая Пуническая война, Спарта бьет Афины, города-полисы враждуют друг с другом… Однако даже в такой атмосфере в общем-то свободным чувствует себя искусство, продолжают проходить так называемые амебейные состязания танцоров, поэтов. Любимым для зрителей становится жанр комедии. Она представляла собой далекий-далекий прообраз наших «Уральских пельменей», допустим, к творчеству которых, кстати, я отношусь очень хорошо. Актеры комедий разыгрывали небольшие сценки, хохмочки из жизни их современности. Сценки стали перерастать в пьесы.

Победителем таких состязаний неоднократно становился Аристофан, писавший эти самые пьесы для актеров, своих друзей. Знаете, чем он завоевывал любовь публики? Тем, что не ограничивался бытовыми зарисовками, а вводил в действующие лица конкретных личностей, узнаваемых политиков. «Куклы» помните? – нашу телепередачу. Так, он высмеивал самого Клеона, человека, возглавлявшего тогда партию демократов, мало того, стратега, военачальника. В «Вавилонянках» он обзывал его кожевником, это соответствовало примерно тому, если бы мы депутата с фамилией и именем обозвали невежей и крайне ограниченным человеком. В пьесе «Всадники» Аристофан пошел еще дальше и стал критиковать международную политику Афин.

Ну ладно бы только это, Аристофан писал языком… обсценным, по-русски – матерным. Сцену его спектаклей нередко украшали огромные фаллосы, а уж в ходе самого спектакля происходили действия похлеще, чем у наших прогрессивных Серебренникова или Богомолова. Ну вот, к примеру, эпизод из «Облаков». Там Сократ, великий философ, и Стрепсиад ведут беседу. Стрепсиад говорит: блохи, мол, загрызли, надо спасти от них хотя бы самое ценное, что есть в организме – и закрывается при этом плащом. Сократ плащ срывает – и зритель видит, что его собеседник держится руками за… Ну, вы поняли, да? В «Осах» старик говорит молоденькой флейтистке:

Влезай сюда, мой золотой жучок!

Своею ручкою держись за этот…

Но осторожнее: непрочен, стар он стал…

Однако трение не тягостно ему.

В «Лисистрате» и других пьесах есть эпизоды и покруче.

Философ Платон, ученик Сократа и, между прочим, друг Аристофана, в то время работал над своим основным трудом «Государство», в котором излагал свою точку зрения на то, каким должно выглядеть идеальное общество. Духовность, порядочность, справедливость – такие качества должны цениться в человеке прежде всего, именно они слагаемые совершенства. Потому государством должны управлять философы как носители разумных начал. Воины при этом будут лучшими исполнителями указаний философов. «А что делаешь ты? – так или примерно так выговаривал он Аристофану. – Величайший из мужей Афин Сократ у тебя показан в дурацких сценах, храбрый воин Клеон выставлен на посмешище, и пьесы настолько пропитаны эротикой, и речи героев вульгарны настолько, что создается впечатление – все идет к концу великого государства, а не к воссозданию его могущества. Греция распалась на куски, в ходе Пелопонесской войны Спарта унизила Афины, потому как никогда пьесами надо воспитывать человека, пробуждать в нем здоровые начала, а ты его опускаешь, унижаешь». «В трудные времена я дарю людям улыбки, – так или опять-таки примерно так отвечал другу Аристофан. – И потом, самое главное: я творю в расчете на публику, которая приходит смотреть мои работы, и публика ценит их и называет лучшими»…

Что касается «самого главного», тут обязательно надо пояснить. В одеоны – места, где проходили комические представления, женщины и дети не допускались, их действительно смотрели в основном люди «грубых нравов» – ремесленники, солдаты. Язык и сюжеты пьес Аристофана были им по душе. Так что Аристофан работал на определенного зрителя. Как нынешние сценаристы порнофильмов, к примеру.

И Платону на оправдания Аристофана оставалось лишь вспоминать великих Эсхила, Софокла, Эврипида… Они тоже побеждали на литературных конкурсах, но не опускали до бранных и неприличных свои слова, не унижали достоинства других. Их поколения вроде бы соприкасались плечами, но это были уже разные эпохи.

«С такими нравами ни побеждать, ни жить», – горько констатировал Платон нравы Аристофана. И точно. Вы сами знаете, что стало с великими греками.

Слова эти много позже, уже после того, как произошел ожидаемый закат цивилизации Афин, повторил Цицерон, огромный поклонник греческого философа. «О, времена! О, нравы!» – скажет он, познакомившись в свою очередь с очередными стихами модного тогда Валерия Катулла. Этот поэт писал чувственные стихи Лесбии, своему возлюбленному Ювенцию… Писал интересно, образно. Вот, к примеру, как он описывал свою временную половую немощь:

Воробьишка моей подружки умер,

А она пуще глаз его любила:

Он такой был прелестный и веселый,

Он всегда к ней выпархивал навстречу,

Сладко-сладко клевал ее повсюду,

Не слезая с нее ни на минуту…

Два поэта, Фурий и Марк Аврелий, считавшие Катулла своим другом – не однажды вместе сидели за столом – как-то написали ему в отношении Ювенция, и в отношении стихов: мол, ты ведешь себя и пишешь как не мужчина. И получили ответ, в стихах: «Вот ужо я вас и спереди, и сзади»… Это, между прочим, самые «мягкие» и цензурные слова этого стиха.

Он был крайне жестким поэтом. Он не воспевал закаты, рассветы, птичек, ромашки… Любовная страсть – вот его тематика. Цитировать многие строки поэта просто нельзя, можно только мягко пересказывать. Вот Катулл влюблен, – как сладостно в постели задремать милой, – но вот он узнает о ее неверности – «Со своими пусть кобелями дружит – многоточие – никого душой не любя, но печень каждому руша…»

Прочтя их, Цицерон и сказал свою знаменитую фразу про времена и нравы. Больше он ничего не мог сделать.

Платон, кстати, вернемся немного назад, Платон кое-чего добился, Аристофан не стал более порочить имен Сократа, Клеона, так что философ выполнил роль первого цензора. У Цицерона этого даже не могло получиться – что-то доказывать властям, брать на себя функции цензора, а у власти тогда был Антоний, о нем Цицерон отзывался весьма нелестно, писал против него филиппики. Но главное, чем прославился Цицерон – своей работой «О государстве». И там он писал о властях и о том, что те, к сожалению, ничего не предпринимают: против деморализации общества, против падения нравов. Они не видят опасности в этом. Внешний враг – это опасно, внутренний враг – опасно, спад экономики – это опасно, а нравы, культура, литература – это все вторично. А ведь бури разыгрываются и от от того, что человек теряет свои нравственные качества. Цицерон писал:

“Мне обычно кажется наиболее странным то, что они, когда море спокойно, держать кормило отказываются, так как не обучались этому и никогда не старались овладеть таким умением, но что они же объявляют о своем намерении встать у кормила, когда на море разыграется сильнейшая буря. Когда уже может быть поздно спасать корабль…”

Так писал Цицерон. Возможно, он бы в чем-то убедил Катулла, в отношении творчества, я имею в виду, они ведь были в переписке, Катулл даже посвящал ему стихи, относился к старику с иронией, но уважением, однако контакта у них не получилось по уважительной причине – Катулл умер в тридцать лет. Умер, не познакомившись со взглядами Цицерона на творчество. А тот писал: от литературы должна быть общественная польза, иначе зачем же она?! Литературой надо делать человека умнее и лучше духовно. И в этом вторил Платону, Эпикуру, который когда-то давно, за 300 примерно лет до Цицерона, утверждал: любой литературный автор – просветитель, иначе зачем он пишет?!

Никто из тогдашних правителей этих истин и слышать не хотел. Мало того, Цицерону, обеспокоенному падением нравов и разгулом вседозволенности в литературе, Антоний вынес смертный приговор. Ему отрубили руки, ноги, голову…

Не услышали его. В том числе и потому пришел в наш мир Нерон со своими кораблями разврата…

К этой теме мы обязательно вернемся. Поскольку жизнь такая штука, по спирали развивается. Катулл говорил, что без крепкого словца нельзя вызвать эмоций читателя, то же сейчас говорят сторонники обсценной, матерной лексики.

Но прежде чем перейти к нашим временам, мы еще не намного окунемся в мир истории, потому что…

Впрочем, объясню это на следующем уроке.